Книга Врата Мёртвого Дома - Стивен Эриксон

Остриё застряло между чешуйками и сломалось, словно веточка.

— Худ!

Бросив оружие, Калам подпрыгнул, вцепился в шишковатую, чешуйчатую шкуру. Чудовище попыталось достать его зубами, но не смогло дотянуться. Убийца подтянулся и выбрался на спину зверя.

На палубе рейдера послышались чародейские взрывы.

Сжав в одной руке стилет, а другой обхватив гибкую шею чудовища, Калам начал кромсать крылья. Клинок пробивал мембрану, оставляя за собой широкие, увеличивающиеся разрывы. Энкар’ал упал на палубу среди оставшихся в живых морпехов, которые сгрудились вокруг и начали кромсать зверя своими короткими мечами.

Более тяжёлое оружие преуспело там, где подвёл длинный нож, клинки пробили чешую. Брызнула кровь. Чудовище завопило, забилось в предсмертных конвульсиях.

Теперь бой кипел со всех сторон, пираты собрались перебить последних морпехов. Калам слез с мёртвого энкар’ала, перебросил стилет в левую руку и подобрал короткий меч, лежавший рядом с мёртвым морпехом, — как раз вовремя, чтобы встретить нападение двух пиратов, которые с разных сторон обрушили на убийцу удары тяжёлых скимитаров.

Калам прыгнул вплотную к двум врагам, быстро ударил обоими клинками и ринулся дальше, проворачивая оружие в ране, прежде чем выдернуть.

Внимание рассеялось, Калам метался среди врагов, рассыпая во все стороны режущие, рубящие и колющие удары. Стилет застрял у кого-то между рёбер, так что свободной рукой убийца успел сорвать шлем с падающего воина и нахлобучить себе на голову — шишак оказался маловат, косой удар скимитара сшиб его на доски, когда Калам пробился через строй врагов, оскальзываясь на окровавленной палубе.

Полдюжины пиратов развернулись, чтобы атаковать его.

Салк Элан налетел на них сбоку, сжимая в руках пару длинных ножей. Три пирата погибли на месте. Калам бросился вперёд, отбил в сторону клинок и вогнал одеревеневшие пальцы в горло противнику.

В следующий миг звон клинков прекратился. Повсюду лежали люди, некоторые стонали, некоторые орали от боли, но большинство было беззвучно и неподвижно.

Калам опустился на одно колено, пытаясь восстановить дыхание.

— Какой беспорядок! — пробормотал Салк Элан, присаживаясь, чтобы вытереть клинки своих длинных ножей.

Убийца поднял голову и посмотрел на него. Изысканная одежда Элана обгорела и была пропитана кровью. Половина его лица была ярко-красной от ожога, бровь превратилась в полоску пепла. Он тяжело дышал, и каждый вздох явно давался с болью.

Калам огляделся. Никого из морпехов на ногах не осталось. Несколько моряков ходили среди тел, вытаскивая тех, кто ещё был жив — пока что они нашли двоих, но среди них не оказалось лейтенанта.

Заместитель первого помощника подошёл к убийце.

— Тут кок спрашивает…

— Что?

— А здоровая ящерица — вкусная?

Смех Салка Элана мгновенно перешёл в кашель.

— Деликатес, — пробормотал Калам. — По сто джакат за фунт в Пан’потсуне.

— Разрешите перебраться на рейдер? — продолжил моряк. — Заберём припасы.

Убийца кивнул.

— Я пойду с вами, — прохрипел Салк Элан.

— Благодарствуем.

— Эй! — крикнул один из матросов. — А с казначеем что делать? Этот ублюдок ещё живой.

— Оставь его мне, — сказал Калам.

Казначей пришёл в себя, когда к нему привязывали мешки с монетами, мычал через кляп, выпучил глаза. Калам и Салк Элан подтащили его к планширю и выбросили за борт безо всяких церемоний.

Акулы подплыли на всплеск, но опускаться за ним в глубину не стали — и так уже насытились.

Лишённый груза и такелажа рейдер всё ещё догорал под столбом дыма, уходившим за горизонт.

Вихрь поднялся огромной стеной вокруг Священной пустыни Рараку — выше, чем видел глаз, шириной около мили. Но в сердце пустоши царил покой, воздух сверкал золотистым светом.

Из песка впереди вздымались выветренные каменистые гряды, похожие на почерневшие кости. Шедший в дюжине шагов впереди Леоман остановился и обернулся.

— Нам придётся пересечь обитель духов, — сказал он.

Фелисин кивнула.

— Старше, чем эта пустыня… они восстали и смотрят на нас.

— Они желают нам вреда, Ша’ик Возрождённая? — спросил тоблакай, потянувшись к оружию.

— Нет. Быть может, это любопытство, но им уже давно всё равно. — Она повернулась к Геборику. Бывший жрец по-прежнему сутулился и был погружён в себя. — Что ты чувствуешь?

От её голоса Геборик вздрогнул, будто каждое слово впивалось в него заострённым дротиком.

— He нужно быть бессмертным духом, чтобы тебе было всё равно, — пробормотал он.

Фелисин внимательно посмотрела на него.

— Невозможно долго бежать от радости перерождения, Геборик. На самом деле ты боишься снова стать человеком…

Он рассмеялся — горько, сардонически.

— Ты не ожидал услышать такие слова от меня, — заметила она. — Как бы ты ни ненавидел то, чем я была, ты ужасно не хочешь отпускать эту маленькую девочку.

— Ты всё ещё охвачена потоком силы, Фелисин, и он породил в тебе иллюзию того, что принёс с собой и мудрость. Бывают дары, а бывает то, что нужно приобрести самостоятельно.

— Он — словно кандалы на тебе, Ша’ик Возрождённая, — прорычал тоблакай. — Убей его.

Она покачала головой, не сводя глаз с Геборика.

— Поскольку мудрость не может быть получена в дар, мне подарили мудреца. Его компанию, его слова.

Бывший жрец поднял взгляд, прищурился исподлобья.

— Я-то думал, ты не оставила мне выбора, Фелисин.

— Возможно, тебе только так показалось, Геборик.

Она видела его внутреннюю борьбу, борьбу, которая кипела в его душе с самого начала. Мы пересекли землю, разорённую войной, и всё это время война шла внутри нас. Дриджна лишь показала нам зеркало…

— Одному я научилась у тебя, Геборик, — сказала Фелисин.

— Чему же?

— Терпению. — Она развернулась и помахала Леоману.

Они подошли к морщинистому, рассечённому каменному выступу. Мало что указывало на то, что некогда тут проводили священные обряды. Здесь базальтовые глыбы не знали ямочек и ложбинок, которые трудолюбивые руки выбивали на камнях в других священных местах, даже в расположении окрестных валунов не проглядывал осмысленный узор.

Но Фелисин чувствовала присутствие духов, некогда могучих, нынче ставших лишь эхом, — и теперь они провожали смертных спутников взглядом невидимых глаз. За грядой пустыня образовывала обширный бассейн, где умирающее море древних времён окончательно пересохло. Висевшая в воздухе мелкая пыль вуалью укрывала глубокую впадину.