Книга Слуга Империи - Раймонд Фейст

С облегчением удостоверившись, что по крайней мере сейчас он не мечется от очередного кошмара, Мара осторожно, чтобы не потревожить его, шагнула к циновке Кевина. Она опустилась на колени и попыталась высвободить возлюбленного из тесного клубка сбившихся простыней.

От ее прикосновения он пошевелился и открыл глаза.

— Госпожа?..

Мара заглушила его шепот, прижав к его губам свои. Кевин потянулся, и его левая рука обвила ее стан. С силой, которой трудно было ожидать от человека, получившего столь тяжелые раны, он привлек Мару к себе.

— Я скучал по тебе, — прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы. Его рука не утратила сноровки: несколько движений — и легкий домашний халат властительницы распахнулся.

Пытаясь скрыть печаль под видом беспечности, Мара с нарочитой строгостью заявила:

— Мой лекарь грозил ужасными последствиями, если я подойду к твоей постели, начну тебя соблазнять и ты из-за меня нарушишь его предписания. Он сказал, что твои раны еще могут открыться.

— Да пропади он пропадом со своими назиданиями, — добродушно возмутился Кевин. — Он мне не бабушка, и нечего ему меня точить. Мои раны ведут себя вполне прилично, пока он вдруг не надумает в них поковыряться.

От мидкемийца исходили надежность и тепло. Он погладил ее по груди, а потом привлек к себе:

— Ты — мое лекарство. Только ты одна.

Приступ острой тоски и вспышка желания, накатившие одновременно, заставили Мару вздрогнуть. Она переборола мучительное искушение вернуть назад брачный контракт, отправленный к Хокану, и еще сильнее прильнула к ненаглядному варвару.

— Кевин, — начала она.

Угадав по тону ее голоса, как тяжело на душе у возлюбленной, он не оставил ей возможности продолжать, а просто теснее прижал ее к себе и поцеловал. Мара обняла его за плечи, стараясь не задеть повязки. Кевин укачивал ее, как младенца: чутье подсказывало ему, что именно в такой ласке она сейчас нуждалась. Напряжение постепенно отпускало Мару, и с той же естественностью, с какой день приходит на смену утру, они перешли от нежных дружеских объятий к любовному соединению. Казалось, его пыл нисколько не ослабел, но после того как жажда близости была утолена, он почти сразу провалился в сон.

Мара вытянулась рядом с ним, глядя в темноту широко открытыми глазами. Она провела руками по своему плоскому животу и вдруг сообразила, что к этому свиданию она не подготовилась должным образом. Сюда, в детскую, ее привел безотчетный порыв, и она забыла принять эликсир из травы терико, который помогал предотвратить зачатие. Уж Накойя не упустила бы возможности сурово отчитать воспитанницу за это упущение.

Накойя всегда была благоразумной.

В пробивающемся неясном свете луны Мара всматривалась в лицо спящего Кевина и внезапно поймала себя на том, что вовсе не стремится выйти замуж за Хокану, даже если тот согласится, а Камацу разрешит. Но если уж Кевином необходимо пожертвовать, она не желает отказаться от его любви и своего счастья, не оставив никакого следа от их связи.

Возможно, с ее стороны это было глупо, даже эгоистично. Но она хотела ребенка от Кевина. Все, что она до этого совершила, было сделано ради чести семьи Акома. Ее сердце было разбито, изъедено неисчислимыми горестями правления. Но этот подарок — единственный — она должна преподнести себе самой.

— Я люблю тебя, варвар, — беззвучно прошептала Мара, — и всегда буду любить. — Она дала волю слезам, и прошло много времени, прежде чем они иссякли.

Прошла неделя, за ней другая. Лекарь разрешил Кевину ненадолго вставать с постели. Мидкемиец нашел Мару в восточном саду, где выращивались целебные травы и зелень для кухни. Одетая в одно из легких просторных платьев, в которые она обычно облачалась для часов уединения и размышлений, и — что было ей совсем не свойственно — ничем не занятая, она просто сидела посреди пыльных стеблей ароматических растений и смотрела на подъездную дорогу. Наблюдала ли она за беготней гонцов, сновавших в обе стороны (как правило, с поручениями от Джайкена), или просто задумалась — это, в общем, не имело значения.

— Ты что-то опять приуныла, — упрекнул ее Кевин, отставляя в сторону палку, которой он пользовался, чтобы не опираться всем весом на больную ногу.

Мара крутила в руках бесформенный комок измятой зелени, который прежде был тонкой веточкой с куста тиры; сейчас, лишенный своих пряных листьев, он имел самый жалкий вид. В жарком воздухе летнего полудня полоски коры, содранной с веточки, источали острый одуряющий запах. Властительница не ответила и продолжала терзать веточку.

Кевин не без труда уселся рядом с ней, вытянув перед собой забинтованную ногу. Он бережно отобрал у властительницы ее ароматную игрушку и вздохнул.

— Она была для меня как мать, и даже больше, — неожиданно сказала Мара.

— Знаю. — Ему не понадобилось спрашивать, о ком идет речь. — Тебе нужно побольше плакать. Выплачешься, дашь горю выход — глядишь, и полегчает.

Мара застыла и раздраженно бросила:

— Я уже достаточно плакала!

Кевин склонил голову набок и запустил пальцы в свою непослушную шевелюру.

— Твои земляки никогда не плачут достаточно, — возразил он. — Невыплаканные слезы остаются внутри тебя, как отрава.

Его слова возымели такое действие, на какое он вовсе не рассчитывал: Мара встала и ушла. Лубки и повязки не позволили Кевину сразу пуститься вдогонку. К тому моменту, когда он нашел палку и, опершись на нее, сумел подняться с места, Мары уже и след простыл. Он решил, что не стоит ее преследовать: она может счесть это бестактной назойливостью. Сегодня ночью, в постели, он снова предпримет попытку как-то ее утешить.

Однако забыть о трагедии, которая обрушилась на нее, было невозможно — и тем более невозможно, что чуть ли не на каждом шагу стояли на страже вооруженные до зубов солдаты. Убийце не удалось убить Айяки, но случившееся не могло пройти бесследно. Выбитая из колеи, подавленная несчастьем, Мара не могла обрести покой в стенах собственного дома.

Приволакивая ногу, Кевин выбрался из сада и решил разыскать маленького Айяки. В огороженном дворике, вдали от взглядов слуг, он показывал мальчику, как надо пользоваться ножом в бою. Хотя всем было известно, что рабам запрещено держать в руках оружие, но во владениях Акомы никто не собирался вмешиваться не в свое дело, чтобы как-то воспрепятствовать этим урокам. Как истинные цурани, они все закрывали глаза на это вопиющее нарушение правил. Кевин уже не раз доказал свою верность, а сейчас варвар додумался, что, возможно, ночные кошмары мальчика прекратятся и он перестанет кричать во сне, если овладеет несколькими приемами самозащиты.

Но сегодня, когда Кевин в обществе наследника Акомы прибыл на их тайное ристалище, спрятав под одеждой краденый кухонный нож, оказалось, что дворик на этот раз не безлюден. В тени дерева уло расположился Кейок, держа между коленями два деревянных тренировочных меча. При виде Кевина и его контрабанды глаза Кейока засветились редкой улыбкой.