Книга Дед - Михаил Боков

– Хлопать? Я не понимаю это жаргон, Андрюша.

– Хлопать значит надеть наручники, поставить раком и утащить в следственный изолятор. И потом начнется дантовский ад. Суд, сроки, сюжеты на федеральных каналах – всего этого в твоей жизни скоро будет навалом, Миша. Все! Накрылась ваша лавочка! Вы со своими кокаиновыми похождениями всех задолбали. Дело на вас – с кулак толщиной. И наверху, – Ганин показал пальцем наверх, – решили вас показательно хлопнуть.

– Погоди-ка, погоди-ка, – Соколов поерзал на стуле. – Это что же за пиар-контора такая, где сотрудники приходят в офисы к людям и начинают их, как ты выражаешься, хлопать?

Ганин придвинулся поближе, оглянулся по сторонам и прошептал:

– Госнаркоконтроль. Особый отдел.

Он сделал паузу и добавил:

– Наш лучший пиар – показатели раскрываемости. Наши специалисты по пиару работают над этим двадцать четыре часа в сутки, – Ганин выставил вверх большой палец и широко улыбнулся. Ему хотелось, чтобы получилось как в рекламе.

Тем временем в баре раздался отчетливый шум турбин. Это начал падать невидимый самолет, который, как казалось Соколову, несет его по жизни. Пилоты бросили штурвалы и устремились в салон с воплями. Пассажиры еще молчали, но не было сомнений: в следующий момент завопят и они. Вот-вот у самолета оторвутся крылья.

– Наша сегодняшняя встреча, – ускорял падение Ганин, – была не случайной. Ты думаешь, это ты встретил меня на Тверской? Нет. Это я встретил тебя. А точнее, даже не встретил, а намеренно выследил, если хочешь – подкараулил, чтобы привести в этот бар и по-дружески – ты же помнишь нашу дружбу, Миша? – предупредить. Хорошие деньки закончились. Теперь суши сухари.

Бах! Корпус самолета переломился пополам. Из образовавшейся дыры в небо полетели самонадеянность, подлая душонка, комплексы бога и комплекты безразмерных красных трусов – все то, из чего Соколов был слеплен. Небо всасывало хлам равнодушным гигантским пылесосом.

Соколов поднес к губам пустую рюмку. Его глаза остекленели.

– Что же теперь делать? – произнес он.

– Денег займи, – посоветовал Ганин. – В камере любят, когда с деньгами.

– Ты ведь разыгрываешь меня. Разыграл, а сам сидишь и про себя хохочешь…

– Нет, Миша. К сожалению, все сказанное – правда. Извини.

– Но как же так? Как же ты так с другом? Мы же друзья, ты сам сказал, – Соколов заморгал, дохнул в Ганина перегаром и вдруг запричитал неожиданно высоким визгливым голосом. – Не губи, Андрей! Я денег тебе дам, хочешь? У меня на карточке есть, много, я принесу, только не губи, Андрюшенька, брат…

Соколов стал подниматься, видимо, действительно собрался идти за деньгами, но Ганин осадил его:

– Сядь. И сиди на месте. Не надо мне твоих денег. Как друг я тебе вот что скажу, Соколов…

При звуке собственной фамилии, Соколов вздрогнул.

– Единственное, чем ты можешь себе помочь, это помчаться в свой офис, найти там всю незаконщину, что у вас есть, и смыть ее в унитаз. Когда именно вас придут принимать, я не знаю. Может быть, завтра, может, через пару дней, а может, и через час. Депутату своему позвони: скажи, чтобы сделал то же самое – избавился от дряни немедленно. Туалет в офисе после вымой. В прошлом месяце наши спецы проводили у вас проверку предварительную неофициально – нашли следы порошка в вашем клозете: на полу, на крышке унитаза, на сливном бачке. Ничего этого, когда к вам придут, быть не должно. Понял?

Соколов энергично закивал.

– Будете чистыми, может, и повезет, – Ганин откинулся на спинку стула. – А теперь звони депутату.

– Щас, Андрюха, щас, – Соколов полез за трубкой, едва не выронил ее. Набрав номер, стал ждать. Ганин услышал гудки. Первый, второй, третий, четвертый.

– Не очень-то он торопится спасаться и тебя спасать.

– Щас, – повторил Соколов. – Щас все будет. Але? – Кажется, трубку подняли. – Але, Павел Иванович, это Миша. Да, Миша. Извините, что беспокою вас в такой час, но дело важное. Архиважное. Я не знаю, с чего начать, Павел Иванович, но тут ко мне поступила информация. Из очень надежного источника… Что нас хлопнут. То есть захотят прикрыть… Что? Нет, вы неправильно меня поняли. Не наградят, награждать нас не за что, а посадят. Посадят! Вы слышите меня? П-О-С-А-Д-Я-Т, – Соколов прикрыл трубку рукой и повернулся к Ганину. – Он мне не верит!

Тот пожал плечами.

– Мне-то что. Убеждай.

– Але, Павел Иванович? Вы не понимаете. Это очень серьезно. На днях к нам придут. Из органов. Будут телекамеры, журналисты. Это будет показательный прием, на всю страну. Что мне вам объяснять? Сами все знаете, за что. Я звоню, чтобы предупредить… Сейчас вам надо, Павел Иванович, сейчас вам надо как можно быстрее смыть в унитаз всю дурь. Что? Всю! Всю, что есть дома! Что? Вы не дома? Как? Быстрее езжайте домой!

Ганин услышал, как в трубке булькнуло, а затем Соколов отнял ее от уха и обреченно объявил:

– Послал меня подальше.

– Понимаю, – кивнул Ганин. – Так поначалу все делают. Звони еще раз.

Соколов стал снова набирать номер. На его лбу появились градины пота. Трубку сняли. Раздраженный мужской голос, который услышал даже Ганин, рявкнул:

– Что еще?

– Павел Иванович? Не бросайте трубку, это снова я. Немедленно избавляйтесь от дури! Мы все под колпаком! Нас хлопнут!

На этот раз ответ из трубки услышал не только Ганин, но и люди за соседними столами.

– Твою мать, Соколов! – заорала трубка. – Ты обжаханный, что ли? Не звони мне больше!

– Вы не понимаете… – продолжал Соколов.

– Я все понимаю! В понедельник сдашь дела!

Раздались короткие гудки. Глаза Соколова стали похожи на глаза бассет-хаунда – сквозь красные прожилки в них светилась вселенская печаль.

– Черт с ним, с твоим депутатом, – решил Ганин. – Сам себе судьбу подписал. У тебя ключи от офиса есть?

Соколов кивнул:

– Есть.

– Тогда, Миша, бери ноги в руки и двигай туда. Смывать дурь. То, что дела сдашь в понедельник, это даже хорошо. Глядишь, краем пройдешь по делу. Ну? Чего смотришь на меня? Давай беги!

Соколов вскочил.

– Стоп! – окрикнул его Ганин. – Я не подумал. На улице тебя может ждать патруль. Есть с собой что-то запрещенное?

Холодец, оставшийся на месте Соколова, молчал.

– Запрещенное, говорю, что-нибудь есть? Если есть, давай сюда!

Соколов полез в портфель, достал сверток, перевязанный зеленой резинкой, протянул его Ганину.

– Тьфу ты, Соколов! – возмутился Ганин. – Ты меня подставить, что ли, хочешь? Передача наркотических средств агенту. Знаешь, что нам обоим за это будет?

Соколов отказывался понимать.