Книга Хроники безумной подстанции или доктор Данилов снова в "скорой" - Андрей Шляхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один клинический ординатор из Индии (редкостный, скажу я вам, болван из касты браминов) никак не мог научиться правильно употреблять некоторые русские слова, в том числе и слово «надругательство» и все производные от него.
Ему мешал формализм. «Надругательство» из-за приставки «над-» он трактовал как ругань кого-то вышестоящего. Потому и говорил на пятиминутках: «Я забыл истории болезни в палате (забыл назначить или забыл отменить препарат… забыл перевести пациента… и т. п.) и за это заведующий отделением (доцент кафедры, замглавврача и т. д.) надо мной надругался». В смысле — строго отчитал.
Мы-то привыкли, а новичкам — студентам, впервые попавшим на пятиминутку, или новым сотрудникам, это было… мягко говоря, удивительно. Они испуганно смотрели на того, кто был указан в качестве надругавшегося, а остальные сотрудники их «успокаивали»: «Ничего, привыкайте, у нас такие порядки».
А вообще-то, индийские студенты-ординаторы-аспиранты очень старательные и вдумчивые люди. По серьезности отношения к учебе уступают только китайцам, но тех вообще невозможно переплюнуть.
Был у меня сосед Евгений Алексеевич, начинающий пенсионер, в прошлом инженер, «патентованный» изобретатель и профсоюзный лидер. Живость ума и огромное обаяние сочетались у Евгения Алексеевича с большой любовью к спиртному. Жена его из ревности этой любви пыталась препятствовать.
Кодирование не помогло, поскольку друзья-собутыльники объяснили Евгению Алексеевичу суть метода, отчего он сразу же раскодировался. Чудотворные иконы и заговоры на стойкого коммуниста и убежденного атеиста не действовали. Одна известная ведунья, к которой ездили заговариваться со всей страны, так и сказала жене: «Партейными не занимаюсь, нехай их в парткомах заговаривают!»
Дошло дело и до гомеопата. Гомеопат попался словоохотливый, да и Евгений Алексеевич сильно располагал к общению, был у него такой талант. За полчаса Евгений Алексеевич узнал основные принципы гомеопатии, в том числе и то, как приготовляются гомеопатические препараты — многократным разведением и встряхиванием. Исходного препарата при тысячекратном разведении в воде уже не остается совсем, но вода хранит память о нем и действует как препарат, причем гораздо сильнее. Все это, конечно же, чушь, но многие в это верят.
Выйдя от гомеопата, Евгений Алексеевич сказал жене, что хочет немедленно ехать на дачу, тяжко ему в шумном и суетном городе. Там, в уединении, прерываемом лишь контрольными наездами жены, он провел около двух недель. Жена взахлеб рассказывала соседкам о чудесной гомеопатии, поскольку всякий раз заставала мужа трезвым.
Рано она радовалась. Вернувшись домой, Евгений Алексеевич ушел в запой, на выходе из которого поведал мне следующее:
— Эта гомеопатия, скажу я тебе, настоящая говнопатия! Обман! Я две недели спирт в воду капал, тряс и разводил. Какую только воду не брал — и из колодцев, и из озера, и дождевую, и кипяченую, даже дистиллированную, как ни тряс, сколько ни разводил, ничего у меня не вышло. Любая вода так водой и оставалась. Хоть литрами пей, никакого эффекта!
Кем я только не хотел стать в студенческие годы. К примеру, на четвертом курсе я хотел стать акушером-гинекологом и потому устроился на работу медбратом в роддом (три курса мединститута, если кто не знает, приравниваются к окончанию медучилища). Дежурил по субботам и иногда в будние дни по ночам.
В том роддоме существовал подпольный тотализатор. В конце восьмидесятых — начале девяностых ультразвуковое исследование было труднодоступным, ультразвуковые аппараты в стране можно было в прямом смысле пересчитать по пальцам, и потому подавляющее большинство будущих матерей не знало пол своего будущего ребенка.
Во время обходов врачи, гинекологи и анестезиологи, делали пяти — или десятирублевые ставки на пол младенцев, которым предстояло родиться в текущую смену. Те, кто ставил на мальчика, показывал кулак с оттопыренным пальцем. Девочка обозначалась просто кулаком. Конспирация — непременный спутник всех подпольных тотализаторов. Кто-то из незаинтересованных, например я, не имеющий никакой возможности делать такие бешеные ставки, учитывал ставки и вел бухгалтерию. За это мне делались различные ценные поблажки.
Самый крупный выигрыш на моей памяти составил сто сорок рублей за смену, что в те времена считалось нормальной месячной зарплатой советского врача. Так-то вот.
Однажды у одной чересчур внимательной и настолько же мнительной первородящей дамы случилась истерика. Увидев, что у койки соседки по предродовой палате анестезиолог показал оттопыренный палец, а возле ее койки — кулак, она решила, что соседкины дела хороши, а ее собственные плохи, и громко расстроилась. Ее дружно успокоили (кстати, анестезиолог проиграл, потому что родила она мальчика) и изменили правила игры. Отныне и впредь те, кто ставил на мальчика, касался рукой носа, а те, кто на девочку, уха. Абсолютно нейтральные жесты, которые никак не истолковать.
Гинекологом я так и не стал — передумал…
К азартным играм так и не пристрастился…
Ультразвуковые аппараты в наше время повсюду…
На что сейчас делают ставки в том роддоме, я не знаю…
— Фамилия моя для медицины, конечно, не очень-то подходит, — сокрушалась кардиолог Вагина, — а что делать? Я бы мамину взяла, так она Кровопускова, тоже не самый лучший вариант. Ничего, вот выйду замуж и сменю фамилию.
Спустя несколько лет, уже работая на кафедре, я встретил Вагину и увидел на ее пальце толстенное обручальное кольцо. Разумеется, спросил, какая у нее теперь фамилия.
— Та же, — вздохнула Вагина. — Муж у меня Померанцев. Ну как я буду работать с такой фамилией? Народ станет язвить: «Вот у Померанцевой все помирают». Оно мне надо?
В столичных следственных изоляторах мне приходилось бывать не раз… В качестве врача «Скорой». В том числе и в женском. Однажды забирал я из камеры в больницу подследственного, у которого случился ишемический инсульт, в результате чего была обездвижена правая половина тела. Как и положено, с нами поехал сопровождающий — старлей с пистолетом.
Усевшись в салоне нашего «ишачка», старлей первым делом сковал себя наручниками с конвоируемым.
— Это лишнее, — прокомментировал я. — Он при всем желании никуда не убежит. Даже не уползет.
— Всякое в жизни бывает! — огрызнулся старлей. — Может, и нет у него никакого паралича. Может, вы с ним в сговоре!
Я представил себе эту комбинацию — в нужный момент отправить в нужное место машину с нужной бригадой с другой подстанции, а не со своей «районной» (в СИЗО мы выехали, помогая соседям, перегруженным сверх всякой меры). Это ж надо профессором Мориарти быть, чтобы все так спланировать.
