Книга Неподдельная любовь - Барбара Картленд

— О чем с вами говорил этот незнакомый джентльмен, мисс Лила?

— Он был другом барона, — ответила девушка.

Больше она ничего не сказала, и какое-то время они шли в полном молчании, пока няня вновь не обратилась к ней:

— Что-то он был очень разговорчив! Вам надо быть осторожнее и не разговаривать с незнакомыми джентльменами, которых вам не представили как положено!

— Он знает, что тетя Эдит очень больна, — объяснила Лила. — Боюсь, ей гораздо хуже, чем я думала.

— Так мне говорят слуги, — подтвердила няня. — Не удивлюсь, если она скоро умрет — раньше, чем кто-нибудь успеет что-то сделать, дабы ей помочь!

Оставшись одна в своей спальне, Лила попросила маму подсказать ей, что надо делать.

— Нехорошо и… даже грешно… идти… на такой обман! — в отчаянии сказала она. — А если кто-то узнает… что я намеренно обманула англичанина, меня могут… посадить в тюрьму!

Она закрыла лицо руками и прошептала:

— Помоги мне, мама! Подскажи… что надо делать! Должна ли я… пытаться спасти тетю Эдит… сделать то, что… заведомо… очень дурно?

В ту ночь она почти не спала, беспокойно ворочаясь в постели до самого рассвета. Потом поднялась наверх, в мастерскую барона, и взяла там еще один холст того же размера, что и первый, на котором уже начала копию.

Няня полюбопытствовала, зачем ей понадобился второй холст, но Лила ответила уклончиво.

Когда они пришли в «Маурицхейс», няня заняла уже привычное место у окна и принялась за кружево.

Лила прислонила начатый портрет к стене, установила на мольберте новый холст и снова начала рисовать головку девушки, как сделала это в первый раз.

Она провела у мольберта полчаса, когда в зал вошел мистер Нийстед.

Лила ощутила его присутствие у себя за спиной, но говорить с ним не стала.

Он несколько минут рассматривал неоконченную картину, стоявшую у стены как раз под оригиналом, и затем сказал:

— Превосходно! Поздравляю вас, мисс Кавендиш — у вас настоящий талант!

— Возьмите… эту картину! Заберите ее! — В голосе ее слышались гневные нотки. — Я не хочу больше ее видеть и думать о ней. И не хочу знать, что вы будете говорить… когда станете ее продавать! Это… нехорошо! Я знаю, то, что мы делаем, дурно… Но если это спасет мою тетю… от смерти… может быть, Бог меня простит!

— Я уверен, Он вас простит, — сказал мистер Нийстед. — Однако речь не о том, чтобы я отвез эту картину маркизу Кейнстону, мисс Кавендиш. Показать ее должны вы сами!

Лила положила палитру и кисти и устремила изумленный взгляд на мистера Нийстеда.

— Я… я буду ее показывать? — спросила она в замешательстве. — Вы хотите, чтобы… я сама отвезла портрет… ему? — Конечно, — подтвердил мистер Нийстед. — Я не могу рассказать ему историю, которая принадлежит вам.

— Я… вас не понимаю!

— Все очень просто, — объяснил он. — Вы приехали пожить у вашей тетушки и обнаружили, что она очень больна и не может заплатить за операцию. А хирурги говорят, ее надо срочно оперировать, иначе ее жизнь спасти уже не удастся.

Лила тихо застонала, не в силах что-либо сказать, и мистер Нийстед продолжал:

— Вы искали в ее доме нечто такое, что можно было бы продать, дабы оплатить операцию, так как у вас нет времени, чтобы связаться с бароном Алнрадтом, который сейчас живет на Яве и которому его отец завещал свою коллекцию живописи.

Мистер Нийстед помолчал немного, словно желая придать своему рассказу больше драматизма, а потом возобновил его плавное течение:

— И тут каким-то чудом вы нашли в мастерской барона вот эту картину. И вам кажется… нет, вы почти уверены… что это — набросок, который Вермер сделал к своей картине «Головка девушки». А сама картина сейчас выставлена в «Маурицхейсе».

Понизив голос, мистер Нийстед сообщил:

— Вы никому не рассказали о своей находке, потому что боялись, как бы Никлас Алнрадт, который пытается прибрать к рукам все картины отца, о чем знает весь город, не услышал об этом.

Он умолк и с пристрастием посмотрел на Лилу, желая убедиться, что она внимательно слушает его.

Затем последовала заключительная часть инструкции:

— Итак, узнав о приезде маркиза Кейнстона, англичанина, а значит — вашего соотечественника, вы принесли картину ему, зная, что можете ему доверять. Ведь голландские торговцы легко могли бы обмануть вас, неопытную девушку!

Когда мистер Нийстед завершил свою речь, на его губах заиграла торжествующая улыбка, которая говорила о том, что изложенная им история лично ему очень нравится.

Слушая его, Лила восхищалась работой его ума и была вынуждена признать, что он придумал весьма удачную версию. В ней было ровно столько правды, сколько нужно для того, чтобы она казалась вполне убедительной.

Но, страшась того, что ей предстоит совершить, она импульсивно сказала:

— Я… я не могу этого сделать!

Мистер Нийстед вскинул руки вверх ладонями наружу, и этот жест был красноречивее любых слов.

Молчание не могло продолжаться долго, и Лила жалобно спросила:

— Но… как я могу? Как я могу… сделать такое? Если маркиз распознает обман… меня могут обвинить… в подлоге!

— Вас никто ни в чем не сможет обвинить, если вы не отступите от той истории, которую я вам рассказал, — медленно и внятно промолвил мистер Нийстед, словно имел дело с несмышленой девочкой. — Вы нашли этот этюд в мастерской барона и понятия не имеете, кто его написал.

Но вы знаете, что барон был очень дружен с Дезом Томбе, который завещал портрет Вермера «Маурицхейсу».

Пытаясь убедить Лилу, он стал доказывать неоспоримость своей версии:

— Вполне возможно предположить, что в то же время он купил и набросок Вермера к этому портрету, — большинство художников пишут этюды, прежде чем начать работу над крупным произведением.

Лила знала, что ее собеседник прав.

А мистер Нийстед тем временем продолжал развивать свою мысль:

— Барон скорее всего хранил этюд у себя дома, не желая никому говорить о его существовании, пока законченный шедевр Вермера не окажется в музее.

И снова Лила вынуждена была признать, что такое объяснение кажется вполне вероятным. Любой, даже самый недоверчивый человек принял бы его без колебаний.

Словно догадываясь, о чем она думает, мистер Нийстед сказал:

— Кто может заподозрить, что такая юная девушка, как вы — а о вашем интересе к живописи никто не знает, — способна так умело скопировать работу Вермера, пользуясь при этом холстом и красками, соответствующими тому времени, когда работал этот художник?

— Наверное, это… очень странное совпадение, — призналась Лила, но так неохотно, будто каждое слово из нее вытягивали клещами.