Книга Тайна без точки - Альбина Коновалова

— Как Сережа? — спросил Игорь, потом помолчал и вздохнул. — Таких друзей, как в Видяево, у меня уже не будет. Здорово все было…

Беззаботные улыбки, детские головки, мелькающие среди зарослей Иван-чая… Летнее незаходящее солнце… Багрянцев, который пытается подтянуться на нашем турнике… Игорь смотрит на него и хохочет…

Мы были счастливы тогда.

Эхо событий

Мне надо просто набрать питерский номер — он записан у меня в книжке. Игорь закончил Калининградское военно-морское училище. Мой сын изредка переписывается с ним по электронке, и поэтому я в курсе его событий. Но что-то мешает мне взять трубку и спросить: «Как дела?» Может быть, осознание того, что трагедия для этой семьи никогда не кончится? Или потому что я не смогу сказать то, что так хочется сказать: «Дорогой мальчик! У тебя был самый замечательный отец, который только мог бы быть! И я знаю, как тебе его недоставало все эти годы. Но, может быть, все это время он был все-таки рядом, только ты об этом не знал…

Геннадий Лячин

— Судьба правильно распорядилась, что мы оказались здесь! — сказал однажды Геннадий Лячин на летнем берегу озера во время одной из многочисленных встреч с шефами.

Мы с Геннадием Лячиным были знакомы «наспех». Пробегая по длинному штабному коридору, кивали друг другу головами и разлетались дальше — что мы знали о планах судьбы?

У нас не было точек соприкосновения. Звездная судьба! Звездный командир! Таких в дивизии было немного. Лячина считали везунчиком, корабль его удачливым, а сама служба на его АПЛ приравнивалась к приличной аттестации на флоте.

Да и вообще Геннадий Лячин был немногословным, сдержанным человеком. Мне пришлось немало потрудиться, прежде чем он согласился на интервью. Думается, что Лячинская солидность и уравновешенность произвели немалое впечатление на Владимира Путина, когда после последней «автономки» командира представляли Президенту страны. При этом в нашей дивизии любили рассказывать, как анекдот, что «показывали» двух командиров — одного с Тихоокеанского флота, другого — нашего. Так вот, тот, тихоокеанский хлопнулся в обморок еще в приемной, а Лячин держался спокойно. Подтекст такой был — Северный флот, дескать, не такой хлипкий.

Лячин стал командиром «Курска» 19 декабря 1996 года. Был такой странный зигзаг в его судьбе. В Западной Лице в 6 дивизии он был командиром корабля. После реформирования (так называется это действие на военном языке, я пишу об этом подробно в главе «Трагедия началась до взрыва») Лячину предложили учиться в академии, но он отказался и пошел старпомом в 150-й экипаж Сергея Ежова, это был второй экипаж «Курска» и «Воронежа».

И только через несколько лет снова стал командиром. Поговаривали об этом всякое… Мне же нравился его гражданский поступок, поэтому наш разговор я начала с вопроса, о том, почему он так поступил, все же академия — это серьезный шаг для карьеры.

Он ответил неожиданно просто (оставляю стилистику нетронутой):

— Для меня это была возможность освоить атомные корабли новейшего типа, такие как «Воронеж» и «Курск». «Стополсотый» их и обслуживал. Получилось же все случайно. Когда дивизию пустили «под нож», мне предложили пойти в академию. Поехал в Питер, посмотрел — вопросы жильеобетования не решены, зарплату задерживают. А мне семью кормить надо. Принял решение — служить дальше.

«Курск» стал особенным кораблем именно при Лячине — его строгость, его требовательность, доходившая до педантизма, его чувство справедливости быстро принесли свои плоды. Экипаж вышел в передовые и скоро стал заметен не только в дивизии, но и на всем Северном флоте.

Геннадий Лячин казался человеком строгим, чуть ли не суровым. Его неразговорчивость мешала сделать нормальный репортаж, поэтому для интервью я задала своим оппонентам один общий вопрос: считают ли Лячина жестким командиром?

Ответы неожиданно оказались разными.

— У, строгий, — ответили матросы. — Но поговорить с ним можно хоть о чем. Что он особенно не любит, так это, когда слабых обижают. Если подозревает что-то, может заставить раздеться до трусов и спросить, откуда эти синяки.

«Дедовщины» на «Курске» не было. Как гордились ребята, что служат на таком корабле. В письмах писали, что у них самый лучший командир и самая лучшая подлодка. Туда даже переводили на перевоспитание «плохих» мальчиков из других экипажей.

— Жесткий ли командир? Конечно, — ответил начальник отдела кадров Андрей Калабухов. — Он первоклассный командир! Если экипаж занимает первые места?! Если бытовые вопросы решаются? Если документация в порядке?! Конечно же, жесткий!

— Ну что вы? — заулыбался Саша Шубин. — Я бы так не ставил вопрос, никакой он не жесткий. Он требовательный командир. Таких командиров, как Геннадий Петрович на Северном флоте больше нет!

Теперь нет уже не только на Северном флоте! Спросила о том же и самого Лячина.

— Считаю, что если стал командиром — честно выполняй свой долг, — ответил он. — Тогда и обязанности гармонично вытекают одна из другой.

— На экипаже появился человек с проблемами? — продолжаю я свой «допрос». — Что делаете вы: избавляетесь? перевоспитываете?

— Стараюсь увидеть ситуацию. Иду мимо — человек глаза прячет, значит, что-то не так. Конечно, помогаю. Но если предал, подвел — без сожалений расстаюсь.

Под водой — как на войне: все в единой подводной связке.

— Ваш экипаж считается сильным и хорошо подготовленным. Как вам этого удалось достичь, Геннадий Петрович?

— Профессиональное обучение — это раз. Создание единого организма — это два. Я много работаю в этом направлении. Стараюсь приучить каждого к мысли, что за каждый поступок следует и наказание, и награда.

— Что для вас важнее: семья или работа? И тут он неожиданно засмеялся:

— Конечно же, семья! А разве бывает иначе? Хотелось бы больше времени проводить с семьей. Но командирская работа — она такая особенная, отнимает много времени.

— Происходило ли в вашей жизни что-нибудь необычное?

Я думала, он расскажет о дальних походах, во время которых под водой заклинивает атомный контур или о приключениях на суше.

А он помолчал и сказал:

— Вот, хотя бы это: мы с женой дружим со школьной скамьи.

— Вы друзья с женой?

— Я думаю — да.

Его жена Ирина в то время работала в Ура-Губинской администрации, а до этого — в Видяевской школе учителем информатики. Я часто видела их вместе. Дома на нашей Заречной улице были выстроены в виде буквы «Г» — за ними начинались сопки, болота, лес. По вечерам Ирина с Геной и своим шустрым пуделем шли по одному и тому же маршруту: по нашему двору, огибали наш дом и вдоль речки возвращались к своему дому. Если Геннадия не было, Ирина общим привычкам не изменяла — точно по тому же маршруту и в одном направлении. Меня эта приверженность традициям несколько удивляла.