Книга Синие лыжи с белой полосой - Алексей Гавриленко

Бабушка осторожно наклоняется посмотреть, не заснул ли внук, но он бурчит сквозь сон:

— А дальше?

— А дальше… дальше он долго-долго стоял на своих лыжах перед крутым спуском и все никак не мог собраться с духом, чтобы ринуться вниз. Он же мог, в конце концов, развернуться и осторожно спуститься, сняв лыжи. Но тут мальчик увидел, что его старший друг в опасности, он услышал крик о помощи. Оказалось, что его друг, когда скатывался с этой высоченной горы, не удержался на лыжне, а упал и повис над обрывом! Теперь маленький мальчик, на вершине понял: он должен съехать с этой опасной горы непременно, чтобы успеть на помощь, но он все стоял и стоял, не решаясь… ведь он был еще маленький. Секунда, другая. Они тянулись бесконечно. Эхо разносило в горах стук его сердца — так ему было страшно. И когда казалось, что уже ничто не спасет его друга, который из последних сил держался за выступ на скале, мальчик отчаянно оттолкнулся от вершины и отважно помчался вниз. Он успел вовремя, протянул руку своему товарищу. Еще чуть-чуть — и тот упал бы в пропасть…

Бабушка осторожно высвобождает свою руку, на которой дрыхнет Славка, но вдруг слышит:

— Баба.

— Да, — шепчет она.

— А какие лыжи были у того мальчика? — Сонный Славка еле ворочает языком.

Бабушка ответила не сразу, она словно услышала в его вопросе что-то очень важное и тревожное. Потом сняла очки и посмотрела в дальний конец комнаты. Там, под батареей, лежали старенькие Славкины лыжи. Уже и не поймешь, какого они были когда-то цвета. В прошлом году одна лыжина сломалась. Бабушка вспомнила, как все последние дни он пытался склеить ее. Приколачивал гвоздями, обматывал изолентой. Так они и лежали — сломанные, да еще исковерканные неумелым маленьким мастером. Она горько вздохнула, собралась с духом, ответила:

— Самые-самые лучшие… самые красивые и новые. Таких даже у Сашки нет. В сказках все всегда самое лучшее.

— Синие? — сквозь сон спрашивает Славка.

— Синие, — старается скрыть свое волнение бабушка и добавляет совершенно машинально, думая в это время совсем о другом: — Синие… с белой полосой посередине… Спи, малыш.

В окно стучит ненавистный ветер. Она бы сейчас отдала все на свете за то, чтобы у Славки были лыжи… Но для начала надо что-то придумать с обувью. Она тревожно прислушивается к его простуженному дыханию. Подходит к окну, кутаясь в платок. Неутомимый ветер заглушает негромкое сопение за ее спиной. Даже тиканье старых часов на стене утонуло в завываниях ветра, который все громче стучится в окошко. И вдруг бабушка, такая серьезная и такая грамотная, поступает как ее несмышленый маленький внук у витрины. Ни с того ни с сего прислоняется лбом к стеклу. Так и стоит. Даже странно…

Глава 14. Про то, что у Яны не получается изобразить снег. А еще ее почему-то огорчает, что забавный мальчишка больше не приходит к витрине. Все одно к одному. В общем, у нее тоже наступили не самые удачные деньки

Если бы витрина была нормальных размеров, ну, например, с портфель, а не такая, как на самом деле — в сто миллионов раз больше, то сейчас она напоминала бы прозрачную стенку аквариума, как будто это не люди и машины шныряют по улице взад-вперед, а рыбы — большие, средние и маленькие. Да еще дождевые капли, усеявшие витринное стекло, очень усиливают это сходство.

Яна отложила кисточки, подошла к зеркалу и стала прихорашиваться, перед тем как выйти из-за своего темно-синего укрытия.

«Опять никого… Вот и сегодня не пришел, сорванец. Надо же — получается, я уже успела привыкнуть к этому мальчугану… смешно даже. И куда, спрашивается, он делся? Каждый день маячил, а ни вчера, ни сегодня не появился… Не случилось ли чего… в последний раз он был чем-то весьма расстроен. Все-таки стоило тогда поинтересоваться, что у него приключилось, может, ему помощь была нужна… Сегодня город за стеклом совсем не радует глаз, бесцветный он какой-то». Вот такая меланхолия поселилась в голове художницы, а ведь ей надо работать, а не грустить. Правда, только что наступил обеденный перерыв, и Яна, сняв свой рабочий халат, направилась в «Детский мир» за своей подружкой, которая, если помните, устроилась на замечательную работу — играет себе в игрушки целый день, и, кстати, может быть, именно поэтому мысли в голове у Танечки почти всегда веселые. Не то что у Яны.

Как только Яна шагнула из-за синего полотна витрины, одна крошечная видеокамера, которая лепилась на потолке первого этажа универмага, сразу же дернулась и медленно-медленно повернулась в сторону художницы. Можно подумать, что это какая-то знаменитая артистка вышла на сцену из-за занавеса, а на нее тотчас телекамеры уставились…

А весь секрет в том, что, вместо того чтобы внимательно смотреть на мониторы телекамер внутреннего наблюдения, выслеживая неблагонадежных покупателей, Костик по-прежнему втихаря почитывает книжки. Это, конечно, не очень хорошо. Но еще более заслуживает порицания то, что, пользуясь служебным положением, он иногда направляет одну из камер на очень интересную девушку, когда та выходит из витрины. Честно говоря, он бы смотрел на нее все время, но она, к счастью, закрыта ширмой, когда работает. Иначе, приходится признать, он бы совсем забыл о других посетителях универмага. Помните, я уже рассказывал вам про этот его секрет — на кого он часто смотрит? Вот так. Влюбился, наверное.

Вдруг дверь позади Костика распахнулась, словно от удара ногой, должен заметить, что так и было на самом деле, дверь получила увесистый пинок — это старший охранник имеет такую отвратительную привычку. Будто у него рук нету. Нормально это, по-вашему? А потом из-за таких охранников двери приходится менять.

— Ну как обстановка на фронте? Смотри в оба, враг не дремлет! — врывается вспотевший Сергеич в помещение центрального слежения. Он-то думает, что Костик целый день пялится на подростков и детей. Собаковод и не подозревает, на кого смотрит наш герой. — Слышь, сейчас в парфюмерном два малолетних лазутчика шныряли… чуть не поймал, гаденышей. Улизнули, паршивцы.

Костик еле-еле успевает спрятать книгу. Делает вид, что глаз не отрывал от экранов. Даже лоб наморщил от бдительности. Только книга неловко лежит на коленях. Мог бы, вообще-то говоря, продумать этот момент. Книга начинает предательски сползать, и ему ничего другого не остается… Бабах!!! Прихлопнуть ее резким движением.

— Так, студент. Опять?! — сразу же взъелся Сергеич и тут же начал кричать на своего товарища: — Ну все, мое терпение, считай, уже лопнуло! Еще раз увижу — сообщу куда следует — директору универмага! Понял?! Уволит в двадцать четыре минуты! И будешь тогда, как какой-нибудь… щенок, работать инженеришкой.

Можно подумать, что у нас в стране инженерами именно щенки работают повсеместно. Инженер — это очень уважаемая профессия, и, например, Сергеича никогда не примут на такую почетную должность, для этого надо много-много учиться и, кстати, книжек надо прочесть о-го-го сколько. Но разве ж он это понимает?! Он, между нами говоря, только как детей пугать, понимает.

Костик не стал оправдываться, и то молодец, свою вину надо уметь признавать. Он молча сдал свой пост и направился на обед. Понуро вышел из комнаты центрального слежения, закрыл расшатанную пинками дверь и тут же взбодрился, вспомнив, что прекрасная художница тоже пошла в кафе, а значит, можно посмотреть на нее не по телевизору, а вблизи. И наш студент ускорил шаг.