Книга Янтарные цветы - Джулия Хиберлин

– По всю жизнь боялся, что его похоронят заживо, – не унимается мой врач. – И часто писал о воскресении мертвых. Его мать умерла, когда он был совсем юн. Простое совпадение – или нет?

В голове у меня стучит молоток. Откуда он это знает? Напрасно я считала его идиотом. И он ведь ничего не говорит просто так.

– Обсудим?

Оскар выбирает этот момент, чтобы улечься поудобней и заодно лизнуть мою коленку. Тетя Хильда без конца орет на него, как ненормальная: «Нельзя лизать! Нельзя ЛИЗАТЬ!», а мне нравятся его телячьи нежности. Сейчас он словно бы говорит: «Давай, не бойся, попытай удачу. Я еще не теряю надежды когда-нибудь поиграть с тобой в фрисби».

– Студентка… Мерри, или Мередит, или как там ее звали, – запинаясь, говорю я. – Она была жива, когда нас сбросили в могилу. Она со мной говорила. Я помню ее в двух состояниях. Живой и мертвой. – С глазами голубыми, как бриллианты – и как мутное морское стекло. В уголках копошились опарыши, похожие на живые рисинки.

Мой врач отвечает не сразу. Видимо, не ожидал такого поворота.

– И полицейские говорят, что это невозможно, – медленно произносит он. – Что он сбросил ее в могилу уже мертвой. Причем она умерла задолго до того.

А он внимательно прочитал мое дело!

– Да. Но она была живая. Очень милая. Я чувствовала на лице ее дыхание. Она пела. И потом стало известно, что она пела в церковном хоре, помните? – Я умоляю его поверить. А ведь все самое безумное еще впереди, и я не спешу об этом рассказывать. – Мерри назвала имя своей матери. Имена матерей всех девочек.

Вот только я их не запомнила.

Тесса сегодня

Я жду, когда взорвется утренняя бомба. Или – не взорвется. Я сварила кофе и намазала маслом ломтик бананово-булгурного кекса, слушая оглушительный рев музыки из ванной, потом сделала набросок будущей аппликации для юбочки и подумала, какая я везучая.

И ведь я действительно везучая. Чертовски. Когда я об этом забываю, Сюзанны мне напоминают. Хором. Да и кекс очень неплох.

– Мам! – орет Чарли из своей комнаты. – Где моя синяя форма?

Она стоит в одном нижнем белье посреди комнаты и роется в ворохе вещей. Ее комната – это сплошные залежи грязной одежды.

– Какая именно? – терпеливо уточняю я. У нее две тренировочные формы и четыре игровые. Все шесть были «необходимы для занятий спортом», стоили 435 долларов, и три из них выглядят совершенно одинаково – на мой взгляд.

– Да синяя, синяя, синяя! Ты что, не слышала? Если я не приду на разминку в форме, тренер заставит меня бегать. А то и всю команду! Из-за меня. – «Тренер». Без имени. Как Бог. – Вчера он отправил домой Кейтлин, потому что та забыла красные носки. Она чуть со стыда не сгорела! А все потому, что ее мама постирала их и случайно засунула в баскетбольную сумку брата. Он играет в команде «Ред сокс»[2], ха!

Я вытягиваю что-то из вороха одежды на полу.

– Оно?

Чарли в этот момент лежит, раскинувшись, на неубранной постели и ждет конца света. Приподнимает голову и косится на меня. Я замечаю, что ее рюкзак до сих пор стоит раскрытый на столе, а домашняя работа по биологии еще не доделана. До приезда моей подруги Саши и ее дочери (они вызвались отвезти Чарли в школу) осталось девятнадцать минут.

– Нет, мам! У той белый номер и клевая окантовка по низу. Она для тренировок.

– Извини, что не прочла твои мысли. В стиралке смотрела? А в сушилке? На полу в машине?

– Ну почему я? Почему это случилось со мной?!

Чарли по-прежнему пялится в потолок. Не шевелясь. Я могла бы сказать: «Все, с меня хватит. Удачи». И выйти из комнаты. Когда я задавала миру тот же самый вопрос, «тренер» показался бы мне жалкой букашкой, которую и задавить-то лень. Трудно поверить, что тогда я была всего на два года старше Чарли.

Лучшая суперспособность, которую я получила после суток в могиле, – объективность восприятия.

Нет, я в состоянии посмотреть на ситуацию глазами дочери: контрольная по физике на втором уроке, адски злой тренер, по которому психиатр плачет громче, чем по мне, на полу рассыпаны тампоны.

На кровати лежит ощетинившийся тигр в спортивном лифчике с принтом зебры. Этот же тигр по воскресеньям добровольно ходит к мисс Эффи и раскладывает ей таблетки по дням недели. А недавно она притворилась, будто подвернула лодыжку – чтобы девочка из волейбольной команды, которую посадили на скамью запасных, могла поиграть в свой день рожденья.

– Это очень добрый поступок, – сказала я Чарли в тот вечер, когда она объяснила мне, почему не нуждается в пакете со льдом. – Но стоило ли?

Чарли закатила глаза.

– Мам, ну должно же у человека быть что-то хорошее в жизни! Тренер бы ни за что не дал ей поиграть. А она потом три очка заработала! Она классно играет, не хуже меня, просто я на два дюйма выше ростом.

Не сосчитать, сколько раз Чарли отпускала подобные мудрые изречения – замешанные на крепком техасском выговоре.

– Суши волосы, одевайся и собирай учебники, – приказываю я. – У тебя чуть больше пятнадцати минут. Я найду форму.

– А если нет?!

Чарли при этом уже спрыгивает с кровати.

Восемь минут спустя я нахожу форму за корзиной для грязного белья. На спине – белая цифра 10 и едва заметная каемка по нижнему краю. Могучий запах пота и дезодоранта. Видимо, Чарли попыталась положить форму туда, где ей было самое место, но промахнулась. Поэтому мы ее и потеряли.

Я запихиваю форму в спортивную сумку у входа и проверяю, на месте ли красные носки. С улицы доносится гудение клаксона.

Чарли моментально сбегает вниз.

– Нашла?

– Ага.

От ее красоты у меня сердце кровью обливается. Влажные кудряшки, которые она не успела принести в жертву утюжку «Чи ультра», рвутся в стороны, как крошечные языки пламени. Никакой косметики, только блеск на губах – и потому видны все веснушки. Джинсы, простая белая футболка, а в ямочке между ключицами – подвеска с изображением святого Михаила, которую она носит не снимая (в прошлом году отец подарил на Рождество это украшение от Джеймса Эйвери, законодателя религиозной моды – тот начинал торговать побрякушками прямо в гараже своего дома, а теперь, шестьдесят лет спустя, его ювелирные изделия пользуются невероятным спросом среди одновременно благочестивых и состоятельных покупателей).

Но для Чарли этот кусочек драгоценного металла, отлитый на фабрике в Кервилле, – не просто статусное украшение. Это оберег, символизирующий, что любимый папа (в образе святого с мечом) всегда ее защищает. Защищает нас обеих. Лукас носил подвеску, сколько я себя помню, – то был подарок от матери перед его первым уходом на войну.