Книга Янтарные цветы - Джулия Хиберлин

– А я как будто без! Разве будет нормальный человек строить лестницы для пердящих актеров?

Разве у нормального человека замирает сердце, когда солнце заходит за тучу – от страха, что возвращается слепота? Или когда открываешь банку с арахисовым маслом. Или когда кто-то на детской площадке кричит: «Сюзан!»

Эффи замирает у самой двери.

– Можешь через полчасика прислать ко мне Чарли? Нам с подругой из истерического сообщества надо кое-что перетаскать. Из исторического, конечно. Хотя она и впрямь немного истерична. Дамочки нынче такие… по каждой психиатр плачет.

– Точно. – Широко улыбаюсь. – Я скажу Чарли.

С крыльца я наблюдаю, как Эффи бредет по толстому золотисто-коричневому ковру нашего газона из бермудской травы и ныряет в свой заросший сад: только голубая шляпа, словно лазурная птица, подпрыгивает над кустиками пеннисетума.

Шестьдесят один год Эффи живет в этом нарядном желтом домике по соседству с нами, построенном в стиле королевы Анны. Как и наше бунгало в стиле движения «Искусств и ремесел», он расположен в самом центре знаменитого исторического района Форт-Уэрта, который называется Фэйрмаунт. Эффи уже не помнит, сколько раз перекрашивала резные карнизы и гонт на стенах, но события своей жизни запоминает исключительно по цвету дома: «Это случилось, когда дом был сиреневым» или: «… когда дом был в ужасном коричневом периоде». Она по сей день выводит из гаража свой «Кадиллак», похожий на корабль, чтобы отправиться на ежемесячную встречу исторического сообщества, и обожает пичкать Чарли историческими фактами о нашей округе. Когда-то по району ходил трамвай, поэтому наша улица шире, чем большинство улиц Форт-Уэрта. На вершине Хемпхилла раньше стоял фантастический особняк с настоящей мельницей на крыше, но в один прекрасный день он таинственным образом сгорел дотла.

Как только телефон или планшет вновь начинают завладевать вниманием Чарли, в ход идет тяжелая артиллерия: басни о Бутче Кэссиди и Сандэнсе Киде, живших в каких-то трех милях отсюда, или о проложенных под городом жутковатых туннелях, входы и выходы которых заколочены досками. «Поэтому козлов-вожаков называют иудиными козлами, – заверяет нас Эффи. – Они вели свиней на убой, чтобы спасти свою шкуру. В те годы козлы проводили по подземным туннелям Форт-Уэрта десятитысячные стада свиней – все до одной попадали на скотобойню за городом. Прямо как ньюйоркцы в метро».

Когда перед Чарли вставал выбор между Эффи и «Твиттером», обычно побеждала Эффи.

«Детям необходимо чувство места, – часто отчитывала меня старушка. – Чувство, что они живут и говорят среди людей, а не в открытом космосе».

Вернувшись на кухню, я сажусь на единственный барный табурет, который послушно наворачивает полукруги – прямо к нежданному подарку на стойке. Потягиваю чай и пялюсь на открытку. Она так и молит, чтобы ее открыли. Я стягиваю целлофан, приподнимаю клапан крошечного конверта и достаю картонный квадратик с разноцветными воздушными шариками. На обратной стороне подпись:

Скучаю.

С любовью, Лидия.

Открытка падает из моих рук на стойку. Уголок тут же начинает размокать в лужице воды от запотевшего стакана холодного чая. Имя Лидии превращается в фиолетовое пятно. Почерк незнакомый, но открытку мог подписать и флорист.

С какой стати Лидия послала мне цветы? Неужели не понимает, что я до сих пор ежедневно веду с ними непримиримую борьбу? Что до сих пор вспоминаю злобные обрывки нашей ссоры после суда? За семнадцать лет мы не обменялись ни единым словом – после того, как Беллы неожиданно собрали вещи и уехали. Цветы – просто какая-то злая шутка с ее стороны.

Я выдергиваю букет из вазы, забрызгивая водой джинсы, и распахиваю дверь на задний двор. Через секунду розовые герберы и фиолетовые орхидеи оказываются на погребальном костре моего компоста. Вазу я отношу в пустой мусорный контейнер рядом с двухместным гаражом.

Трудно отогнать мысль, что цветы прислал мой монстр, подписавшийся именем Лидии. Я открываю калитку в палисадник сбоку от дома. Одно название, а не палисадник – просто узкая полоска травы. Из открытого окна соседей доносится писклявый голос Губки Боба. Значит, сегодня с детьми няня, а не чересчур тревожные родители с одинаковыми седанами.

Я уже давным-давно научилась обращать внимание на обыденное и необычное.

При малейшем шорохе доставать энциклопедию.

Огибаю угол дома. Никто больше не сажал рудбекии под моим окном. На гладкой земле образовался завиток, словно в сковородку только что вылили тесто для шоколадного кекса.

Беда в том, что я ничего не приглаживала и не выливала.

И мой совок исчез.

Тесси, 1995

– Представь, что у тебя есть три желания. Что загадаешь? – повторяет он.

Его новая игра.

Занавеска в прошлый раз завела нас в тупик. Я понятия не имею, почему ее рисую и что она может означать. Обычная занавеска. Висит спокойно – сквозняка нет.

Сегодня я не принесла рисунки, а он и не спросил. В отличие от других врачей, он уважает границы, которые я устанавливаю, но умеет действовать на нервы другими способами. Например, теперь он хочет, чтобы я приходила на эти допросы дважды в неделю.

– Серьезно? Дайте-ка подумать. Какого ответа вы от меня ждете? Хоть бы моя мамочка спустилась с пушистого облачка обратно на землю и обняла меня? Хоть бы я перестала наконец жить в бесконечном стихотворении Эдгара По? Хоть бы мой трехлетний двоюродный брат прекратил щелкать пальцами у меня перед носом – проверяя, не вернулось ли зрение? Хоть бы мой папа снова начал орать на телевизор? Тремя желаниями никак не обойтись. Но самое главное вот какое: хоть бы мне не отвечать на этот дурацкий вопрос!

– А почему тебе хочется, чтобы папа снова орал на телевизор? – Легкий намек на удивление в его голосе.

Я немного остываю: спасибо, что не разозлился.

– Раньше это было его любимое занятие. Орать на Бобби Уитта, когда тот делал очередной безумный бросок. Теперь папа просто сидит перед теликом, как зомби, и молча наблюдает за игрой «Рейнджерс».

– Ты винишь в этом себя?

Разве ответ не очевиден, придурок?

Хоть бы мне никогда не встречать Рузвельта и не покупать ему «Сникерсы», чтобы в тот вечер в 20.03 21 июня 1994 года не пришлось заходить в магазин. Хоть бы я никогда не зацикливалась на том, чтобы побеждать, побеждать и побеждать.

– Ты упомянула Эдгара По. Любопытно… – Мой врач уже несется дальше.

– Почему? – клюю я на наживку.

– Потому что большинство людей, переживших подобные травмы, сравнивают свой опыт с каким-нибудь явлением из современной поп-культуры. С криминальными сериалами, фильмами ужасов. Мне часто доводилось слышать имя Стивена Кинга. Давно ты читаешь По?

Пожимаю плечами.

– Начала после смерти дедушки. Его книги мне по наследству достались, и мы с подружкой на некоторое время ими увлеклись. Тем летом, помню, читали еще «Моби Дика». Поэтому не надо тут на всякое намекать, ладно? Это ничего не значит. У меня было счастливое детство. Не стоит искать скрытый смысл там, где его нет.