Книга Система (сборник) - Александр Саркисов

– А чего боцман не докладывает?

– Вы же знаете, он переживает. Теперь два дня есть не будет.

– Ну-ну, хорошо, что он хохол, а не японец, а то бы сделал харакири. Часов в четырнадцать будем проходить Зунд. Взбодри-ка штурманов.

Зунд прошли без происшествий и наконец вышли в Балтийское море.

Командир вышел на крыло и закурил. Сладко затягиваясь, он подытожил:

– Ну вот, собственно, и все, завтра в пятнадцать будем в Балтийске. Три дня на разграбление – и в Гдыню, на ремонт, друзья мои. Саша, ты бы с Аладушкиным пообщался, а то он мутный какой-то ходит.

Помполит сам нашел Морева.

– Слышь, эт не по-людски как-то. Надо бы, понимаш, помянуть. Ты как? Генсек, как ни крути.

– Ну давайте через час у меня в каюте.

Старпом вызвал кока и поставил задачу:

– Накрой так, чтоб помпа скорбеть перестал.

Маленький кривоногий крепыш с масляной рожей, Толя Косенко понимающе кивнул.

Через час стол был накрыт по высшему разряду.

– Толя, а это богатство откуда? – Морев показал на литровую бутылку «Зубровки».

– Это Аладушкину от команды. Скажите, что мы его горе уважаем.

Валентин Иванович, как человек воспитанный, появился за пять минут до назначенного срока.

Оглядев стол, он произнес:

– Третий нужен, мы эт не татары какие. Зови Мотрю, он эт старый партиец, с ним можно.

Усевшись за стол, Аладушкин взял инициативу в свои руки:

– Ну эт, по первой не чокаясь. За верного, понимаш, ленинца, упокой Господь его душу.

Помполит перекрестился и отработанным движением опрокинул рюмку.

Через час уже вовсю травили анекдоты про Брежнева. Он был или добрым молодцем, побеждающим Змея, или хитрецом, дурящим тупых американцев, или мудрым дядькой, смеющимся над соцдействительностью. В общем, поминали Леонида Ильича по-доброму.

На следующий день, как и планировали, ровно в пятнадцать часов ошвартовались во внутренней гавани Балтийска.

Встречал командир местного дивизиона гидрографических судов капитан II ранга Мурзаев.

Выслушав доклад командира, он с сильным кавказским акцентом похвалил:

– Молодец командир, точно по плану перехода пришел. Но вы сильно не расслабляйтесь, на пятнадцатое ноября назначены похороны Брежнева. В двенадцать часов сорок пять минут мы должны дать трехминутный салют гудками. Отдыхайте пока.

Наступил день похорон. С утра затеяли большую приборку. Аладушкин подбадривал драящих палубу матросов, проверил со штурманом работу наутофона и каждые пятнадцать минут мучил старпома вопросом:

– Приборочку эт к сроку успеем? Похороны генсека – дело политическое.

В двенадцать сорок команда была построена на полубаке. По трансляции передавали траурную музыку. Погода стояла отличная, на воде дремали чайки. Иван Иванович Павлюк с гордостью оглядывал чистейшую палубу.

Ровно в двенадцать сорок пять раздался гудок. Гудел весь Военно-морской флот, весь водный и железнодорожный транспорт Советского Союза.

Перепуганные чайки с криком взлетели и дружно опорожнились на судно.

– Ну спасибо тебе, дорогой ты наш Леонид Ильич! – проворчал боцман.

Сила Агитпропа

Дежурный по дивизиону лениво брел по причалу. Повязка съехала по рукаву кителя, пустая кобура шлепала по ляжке, под мышкой был зажат журнал телефонограмм.

Полчаса назад пришло указание из политуправления флота. Всем свободным от дежурства офицерам предписывалось в одиннадцать часов прибыть в Дом офицеров флота слушать лекцию об арабо-израильском конфликте. Лектор будет из Агитпропа.

Так в обиходе называли Отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС.

Лекторы были и в компартиях союзных республик, и в обкомах, и в горкомах, и даже в райкомах.

И в зной, и в стужу они мотались по городам и весям, месяцами не бывая дома, пропагандируя коммунистические идеи и советский образ жизни. Диапазон их аудитории был широк – от лекций в колхозных клубах до встреч с руководителями областей и министерств. Нам прислали лектора из Москвы. Это была высшая каста. Они знали то, о чем другие только догадывались, и говорить им позволялось больше, чем остальным. Это интриговало и завораживало.

Дежурил по дивизиону старший лейтенант Метелица. Конечно, он мог послать помощника ознакомить командиров судов с телефонограммой, но Гена пошел сам. Так и дежурство шло веселей, и на каждом судне можно было выпить кофе, перекурить и поговорить за жизнь. Он обошел почти всех, осталось зайти на «Дмитрий Овцын».

Ознакомив командира с телефонограммой, Метелица зашел к своему другу, заму командира по науке Саше Петрову. Обращались к Петрову исключительно Сан Саныч, это повелось еще с училища.

– Сан Саныч, налей кофейку.

– Нет проблем. Ты чего как участковый, с журналом под мышкой?

– Да лекция сегодня в ДОФе, всем приказано быть.

– Не, Ген, я, наверное, сачкану. Планы нужно писать, пропади они пропадом.

– Ну-ну, Бурченя лично будет явку проверять.

Замполит дивизиона капитан II ранга Иван Лукашевич Бурченя был легендарным кадром. Его одновременно и уважали, и боялись, и обожали.

Поняв, что сачкануть не получится, Сан Саныч начал готовиться к лекции. Он уложил в папку тетрадь в клеточку, расчерченную под морской бой, журнал «Юность» с модной повестью Полякова «ЧП районного масштаба» и надувную подушечку. Ну вот и все, что-нибудь да пригодится.

До Дома офицеров добирались пешком. Осеннее солнце светило ярко, но не грело, шли не спеша, с перекурами, по дороге обсуждая еврейский вопрос. Больше других кипятился жуткий антисемит Сеня Потницкий. Ради справедливости нужно сказать, что Сеня не любил вообще всех нерусских. Он искренне считал, что все проблемы от них. Но все-таки с евреями у него были особые отношения. Дело в том, что Сеню все считали евреем, он был обладателем яркой семитской внешности. Да и непонятно было, почему Боря Одесский – еврей, а Сеня Потницкий – казачок кубанский. Когда его подкалывали на эту тему, Сеня рассказывал, что оба его деда были казачьими атаманами, причем предлагал верить ему на слово. Нужно было иметь еще то воображение, чтобы представить себе атамана, летящего на коне с шашкой наголо и с развевающимися пейсами. Чтобы снять эти вопросы, Сеня отпустил роскошные усы а-ля Чапаев.

Обращался он в основном к Сан Санычу Петрову, видимо, считая его чистокровным русаком, и потому говорил с ним как с равным.

– Совсем они оборзели в своем Израиле. Неужели наши им спустят? – нервно подкручивая усы, доставал Сеня Петрова.