Книга Чейзер. Крутой вираж - Вероника Мелан

Робот. Творец без души. Равнодушная машина, просчитывающая все наперед. Как она могла надеяться…

Хотелось горько улыбнуться.

– Знаешь, какой шанс на то, что ты попадешь именно в то же самое место и время, из которого ушла? – вместо прямого ответа спросил сидящий напротив Дрейк.

Зачем задавать очевидный вопрос? Но она задала:

– Какой?

– Один к трем миллиардам. Можешь считать его нулевым.

Лайза больше не слышала цифр – слух отключился; вместо этого сидела и концентрировалась на образовавшейся внутри пустоте, вакууме: ни мыслей, не эмоций, одна лишь похожая на пыль от взрыва горечь.

Снова «нет». Еще одно «нет» в череде десятков и сотен «нет», которые прозвучали в ее голове до этого. Как же она устала от плохих новостей… Их и так уже накопились вагон и маленькая тележка.

– А Печать? – услышала она со стороны собственный голос – какая-то часть внутри нее еще не сдалась, продолжала думать, анализировать. – Почему, когда исчезло все, не исчезла она?

Начальник вздохнул. Утомился растолковывать? Уже потратил слишком много времени?

– Потому что Печать Воина, – снизошел он до объяснения, – это сложное энергетическое формирование, которое Портал стереть не способен. Его можем удалить только мы и только здесь, в лаборатории.

– Но я могу показать ее Маку!

– Можешь, – прозвучало в ответ неожиданно жестко. – И он ее не узнает.

– Узнает!

Она вдруг сорвалась на крик, совсем как маленькая девочка, которой только что сказали, что нет, она не хочет «ту розовую сумку».

– Не узнает. – Холодная усмешка в ответ. – Ты еще не разбилась на мотоцикле, и Печать не была сформирована Маком, что означает – на его теле ничего нет. Он даже не помнит о возможности ее формирования – об этом помнит Стивен. И даже если бы Аллертон помнил, что подобную энергоструктуру можно создать, он никогда не смог бы предположить, как может выглядеть конечный рисунок – для каждой пары он индивидуален. Так что Печать, точнее, ее недееспособный контур, есть у тебя, но не у него.

«Недееспособный контур».

Почему-то за эти слова ей вдруг захотелось плюнуть Дрейку в лицо. Это для него ее тату – «недееспособный контур», а для Лайзы – прямое доказательство стабильности ее собственного ума.

Недееспособный контур.

«Сволочь ты, Начальник».

– И все равно я – его пара! – сжав зубы, зачем-то процедила она мужчине с холодными серо-голубыми глазами. – Я – его вторая половина. И пусть об этом не знает он, но об этом знаю я.

– Тогда у тебя есть все шансы доказать это ему, так? – неожиданно мягко улыбнулся Дрейк.

Он, кажется, жалел ее, даже сочувствовал – по такому лицу не прочитать наверняка, но эта улыбка вдруг сделала невозможное – вернула к жизни жгучие слезы; веки защипало.

Лайза резко отвернулась, уперлась взглядом в идеально белую стену.

Она любила его по-своему – Дрейка, «этого» или «того», не важно. Да, немножко боялась его, но все же (как любят «нечужого» человека) любила – всегда знала, что он защитник, что не бросит, и теперь вдруг, отозвавшись на одну-единственную улыбку, потянулась к нему, как увядающий цветочек к солнцу.

«Помоги. Защити. Хотя бы не бросай на произвол судьбы».

– Я не знаю, что мне делать.

– Попробуй повторить историю.

И это советовал он? После того как сказал, что всего учесть невозможно?

– Но… детали…

Дрейк Дамиен-Ферно вдруг опустился перед ней на колени, за руки брать не стал – нельзя, она знала, – заглянул в глаза и мягко произнес:

– Тогда у вас будет новая история. Тысячи ее вариантов. Новое – не всегда хуже старого, но люди никогда об этом не помнят.

Теперь она плакала, и они оба делали вид, что не замечают этого.

– Я пока не могу принять новое, – задыхалась Лайза.

– Стоит сделать шаг, и станет легче: появятся новые чувства, эмоции, впечатления. Ты все увидишь сама.

– Да?

– Да. А я… – Он замялся – никогда не любил признавать ошибок вслух, но, когда ситуация вынуждала, умел это делать. – …Я могу помочь чем-то другим – ты только попроси.

Великое одолжение – попросить о чем угодно у самого Дрейка.

– Кроме прыжка в будущее?

– Кроме него. Психологическая или материальная помощь, что угодно.

Лайза почему-то застыла при этих словах. Психологическая помощь – ходить и каждый вечер плакаться на судьбу Начальнику? Или одному из его работников? Ну уж нет, спасибо.

– Деньги я заработаю. И с остальным справлюсь сама. Спасибо.

– Мое предложение будет в силе тогда, когда оно тебе понадобится.

То было последнее, что она услышала, выходя из кабинета.

Ей, наверное, стоило бы обидеться.

Но сколько же можно обижаться? На все подряд: людей, судьбу, случай?

Август едва вступил в свои права, но уже вовсю баловал людей прекрасной погодой: светил с неба ласковым солнцем, обдувал прохожих непрогревшимся и оттого свежим ветерком, обнимал город и людей, золотил мостовые.

Лайза шагала по тротуару, привычно пустая внутри; подошвы кроссовок мягко впечатывались в дорожную пыль – она целую вечность не носила каблуков.

«Попробуй повторить историю. А если нет, постарайся принять новое».

Она сможет?

Сможет. Потому что кроме этого настоящего больше нет никакого другого.

Кто-то однажды сказал: все беды оттого, что люди постоянно сравнивают то, что в их жизни есть сейчас, с тем, что к этому моменту могло бы быть.

Так и есть. К этому моменту у нее могла быть другая жизнь. И Мак.

Нет, другой жизни не могло быть. Если есть то, что есть сейчас, значит, не могло – с этим придется смириться.

И теперь абсолютно все, что однажды появится в жизни новой Лайзы, зависит только от нее самой.

А сейчас… Забывшая всё Элли. Незнакомый мужчина по прозвищу Чейзер. Узнавший ее заново Дрейк.

Не густо. Почти ничего.

Она почему-то не рассказала ему про поддельные печати, про свое участие в том деле, когда ее чуть не подстрелили, не упомянула о том, что знает, где находится логово бандитов. Нет, не скрыла – забыла.

Отсюда до дома пешком шесть кварталов; пружинили подошвы старых кроссовок, шелестели кроны тополей, пыталось отогреть душу солнце.

Пусто и одиноко.

Ничего, еще будет шанс.

На все.

Спустя полчаса, сама не понимая, как так получилось, Лайза обнаружила себя не дома, а в гостиной у Элли – сидящей на диване, захлебывающейся рыданиями и не способной вымолвить ни слова. Ее гладили по спине руки, качались, переплетаясь с ее собственными темными, белокурые локоны подруги, а у самого уха звучал шепот: