Книга Судьбы и фурии - Лорен Грофф

Чолли наклонился к Данике, и та тут же отодвинулась.

– Ты должна мне миллион баксов, – прошептал он.

– С чего бы? – вскинулась Даника. Она просто до смерти хотела куриную ножку, но, прежде чем она могла бы позволить себе что-нибудь вредное, запихивалась целой горой салата.

– В прошлом году, на их новоселье, – напомнил Чолли, – мы поспорили на миллион баксов, что к этому времени они уже разведутся. Ты проиграла.

Они взглянули на Лотто и Матильду. Те были такими красивыми – казалось, что и этот сад, и весь мир вращаются вокруг них.

– А как мы можем знать, что все это – не игра на публику? – спросила Даника. – Мне кажется, они что-то темнят. Может, он только притворяется честным, а она только делает вид, что ей нет дела до его интрижек.

– Грубовато, – снисходительно сказал Чолли. – Что у вас с ним было? Ты тоже была в списке его побед? Знаешь, все эти миллионы девчонок по-прежнему его любят. Я как-то столкнулся с Бриджит, ну той девчонкой, которая всем говорила, что они встречаются и что она его девушка. Так вот она разревелась, когда спросила, как у него дела. Сказала, что он был любовью всей ее жизни.

Даника сузила глаза и поджала губы.

Чолли рассмеялся, показав остатки лазаньи во рту.

– А тут все наоборот, правда? Ты ему никогда не нравилась.

– Если не заткнешься, получишь салатом по хлебальнику! – прорычала Даника. Какое-то время они молча ели или, по крайней мере, делали вид, что едят. А потом Даника сказала: – Ладно. Я удваиваю ставку. Все или ничего. Я даю им шесть лет. Срок до 1998 года. И когда эти двое разведутся, ты заплатишь мне два миллиона долларов и я куплю себе квартиру в Париже. Enfin![10]

Чолли моргнул, у него на шее вздулись вены.

– То есть если я смогу заплатить – ты это имеешь в виду.

– Конечно, сможешь. Ты из тех изворотливых людишек, которые к тридцати годам умудряются сколотить целую сотню миллионов, – отозвалась Даника.

– Это был самый лучший комплимент в моей жизни, – признал Чолли.

Когда ночь сгустилась достаточно, чтобы в нее можно было спрятать очередную интрижку, Сьюзан толкнула Натали под ребра и они прыснули в свои чашки. Между ними установился негласный договор, что следующую ночь они проведут у Сьюзан. Пока только Натали можно было знать о том, что Сьюзан будет играть дерзкую дочку главного сериального злодея. И только Натали можно было знать о том чувстве, которое морем разлилось между ними…

– Моя карьера умрет в зародыше, если все узнают, что я чертова лесба, – сказала Сьюзан.

Что-то дрогнуло в Натали, но она ничего не сказала. Она не мешала Сьюзан хвастаться, хотя сама вынуждена была торговать за прилавком всякой ерундой, в то время как банковский счет подруги становился все больше с каждой секундой.

Взглянув на Натали и увидев, как она поглаживает листья поздней мяты, Лотто вдруг подумал, что она похорошела. Она избавилась наконец он своих усов, сбросила вес и стала одеваться со вкусом. И ей удалось раскрыть ту самую внутреннюю красоту, которую видел в ней Лотто. Он улыбнулся ей. Она покраснела и улыбнулась в ответ.

Внезапно всеобщее жевание замедлилось, и компания погрузилась в молчание. Карамельные пирожные разобрали. Кто-то поднял голову и посмотрел на небо, перечеркнутое следами самолетов. То, как медленно эти следы таяли в сгущающемся сумраке, внезапно напомнило им о мертвой темноволосой девушке.

О том, что ее руки уже никого из них не обовьют за шею и никого из них она уже больше не обнимет.

О том, что она пахла апельсинами.

– Когда я учился в школе, случайно наткнулся на самоубийцу, – внезапно сказал Лотто. – Один мальчик. Он… повесился.

Все с интересом посмотрели на Лотто. Он был мрачен и бледен. Все ждали, что он продолжит, ведь Лотто любил рассказывать истории, но больше он не сказал ни слова.

– Ты никогда не рассказывал, – прошептала Матильда, сжав его ладонь.

– Расскажу когда-нибудь, – пообещал он.

Бедный прыщавый Желешка. На секунду Лотто показалось, что его дух пронесся по саду, и он закрыл лицо руками, а когда снова поднял голову, наваждение исчезло.

Кто-то вдруг сказал:

– Смотрите! Луна!

И в этот же самый миг она выплыла на небесные волны, точно корабль, и залила их всех своим светом. Рейчел уселась рядом с братом и прижалась к его теплому боку. Она приехала к ним погостить на осенних каникулах. Ее уши были проколоты везде, где только можно, она носила суперкороткую стрижку с длинной челкой. Немного радикально для десятилетней девочки, но ей нужно было сделать что-то такое, чтобы больше не выглядеть как шестилетка с трясущимися руками. В когорте ее сверстников лучше быть странным, чем слабым.

[Умница. Правильно.]

Рейчел только что вернулась из квартиры. Там она уже успела запустить лапки в ящик с шелковым бельем Матильды и припрятать среди него конверт с карманными деньгами, накопленными за прошлый год.

Она знала, что Лотто опять на мели, что Матильда звонила Салли в прошлом месяце и что Салли отправила им деньги. Она подняла взгляд на окна первого этажа и увидела мерцающие волны занавесок, половинку чьей-то руки и один глаз.

Рейчел сразу представился интерьер с потолком, оклеенным обоями, и кучей бешеных кошек. Одноглазых, с обрезанными хвостами и подагрическими распухшими лапами. Она прямо слышала вонь больных суставов. Видела миску с куриным супом в микроволновке. А еще – грустную пожилую женщину. Ма ждало такое же будущее. Крошечный розовый пляжный домик. Гробница из фарфора и ситцевой мебели. Ма часто говорила Рейчел, что ей нравится шум прибоя, но девочка ни разу не видела, чтобы та выходила на пляж. Ее мать никогда не покидала свой маленький розовый аквариум – точно рыбка, присосавшаяся к стеклу. Бедная ма.

«Никогда не буду старой, – пообещала себе Рейчел. – И никогда не буду грустной. Лучше уж я проглочу капсулу цианистого калия и покончу со всем этим, как эта подружка Лотто, о которой все плачут. Жизнь имеет смысл, пока ты молод, окружен такими же молодыми людьми и сидишь в холодном саду, благоухающем смесью цветов, грязи и опавших листьев, сверкающем в паутине из лучиков света, пронизанном тишиной последней спокойной городской ночи».

Сидящая под умирающей бругмансией соседская кошка внимательно наблюдала за ними.

До чего странно выглядели эти люди, сгрудившиеся вокруг еды, точно гигантские кошки. И лопали они, как в последний раз. Она захотела было присоединиться к ним и разведать, что там у них такое, но их было слишком много и все они были слишком шумные, резкие и непредсказуемые. Ну вот, смотрите: все подскочили, похватали свои вещи, заспешили куда-то. Переполох перепугал кошку, потому что она-то поняла, что будет дождь, задолго до того, как он зашумел. Случайная ложка вывалилась на ходу из глубокой миски с салатом табуле, упала в грязь и осталась лежать под ударами дождевых капель. Люди исчезли. Из окошка на уровне земли высунулась чья-то рука и погасила красивые древесные огоньки. Какой-то яркий желтый шнурок шмыгнул в темноте, точно змея, и кошке тут же захотелось его поймать. Но в этот же миг он скрылся из глаз, а окно захлопнулось. Кошка аккуратно тронула лапой лист с дрожащей на самом кончике крупной каплей, а затем быстро перебежала двор и юркнула в свою дверь.