Книга Бикфордов час - Сергей Самаров

– Стоять! Оружие на землю, руки за голову!

Укродиверсант обернулся, посмотрел туда, где бездвижно лежал его напарник, но с моим желанием не терпеть возражения не согласился и тут же прыгнул в сторону, одновременно пытаясь достать меня автоматной очередью. Но опасность при такой стрельбе эти пули могли бы представлять только кому-то там, вдалеке, когда они будут с неба на землю падать. Зад диверсанта перевешивал, словно парень перед этим не менее пары двухпудовых гирь проглотил и переварить не успел. Диверсант не рассчитал свой центр тяжести, противовес развернул неудачливого стрелка по оси, и потому очередь его ушла в небо, испугав разве что низкие тучи. Я же такие действия предвидел, только чуть-чуть подкорректировал направление ствола и произвел выстрел. И укродиверсант приземлился на свой противовес уже в качестве стопроцентного трупа, так тяжело ударившись задом о землю, что, окажись поблизости сейсмологическая станция, она обязательно зарегистрировала бы небольшое землетрясение. Я подошел ближе. Пуля вошла ему в горло в районе кадыка и дальше углубилась в голову, напоследок вырвав через затылок мозги.

Теперь дело осталось за малым. Хорошо было бы, чтобы встречающие, которые перестрелку, без сомнения, слышали, сами меня по ошибке не подстрелили. И я снова набрал номер командира разведки батальона ополчения.

– Микола! Старший лейтенант Наскоков. Я ликвидировал диверсантов. Попроси своих парней в меня не стрелять, и пусть в лес заходят. Я фонариком посвечу.

– Понял, сейчас пошлю.

– Как там мои пленники?

– Командир попытался в сознание прийти. Его Сергуня своим шахтерским кулаком по лбу погладил. Надолго отключился.

Мне вспомнились кулаки низкорослого крепыша Сергея, и я сразу подумал, что меня таким образом могут лишить возможности провести допрос.

– Если они еще живы, не бейте их больше. А то языки вывалятся. А мне они болтливыми нужны. Спецсредств у меня с собой нет. Буду допрашивать просто жестко.

– Так после кулака Сергуни разговорчивее будут.

– Человек быстро к боли привыкает. Если привыкнет, он уже ничего сообщить не пожелает. Посылай парней. И тех охламонов тащите к машинам. Можно уже шуметь, знесь никого больше нет. Прятаться не от кого.

Я отключился от разговора. Осталось дождаться приближения донецких разведчиков. А они уже шли и вели себя не менее шумно, чем укродиверсанты. Но эти, кажется, вели себя так намеренно, чтобы предупредить меня о своем приближении. Опасались, похоже, что я и в них стрелять буду. Я вместо выстрела, как и обещал, подсветил фонариком, после чего поднял бинокль. Тепловизор позволял смотреть сквозь густые переплетенные ветви берез и высвечивал неподалеку силуэты людей. Свет фонарика они заметили и теперь шли правильно. Вообще-то можно было бы подозвать разведчиков и голосом, тем более после того, как шла откровенная перестрелка. Но здесь, видимо, сработала привычка работать беззвучно, и я предпочел фонарик, которым всегда мог подкорректировать направление движения двух ополченцев. Их я уже прекрасно видел через тепловизор своего бинокля.

При приближении разведчиков я встал в полный рост. Они подошли, и пожали мне руку, посмотрели на убитого, подобрали его автомат, обыскали, вытащили бумажник с документами, слегка смущаясь моего присутствия, обыскали и другие карманы, достали туго набитый кожаный кошелек. Разведчик вытащил солидную пачку долларов. Показал.

– Здесь примерно тысяч десять баксов.

Но я такие фокусы знал. Две сотенные купюры кладутся сверху и снизу пачки. Остальные – однодолларовые. Но показать кому-то такую пачку – подчеркнуть свое положение.

– А внутри что? – скривился я. – В середине пачки…

– Разведчик посмотрел.

– Однодолларовые… – он тоже скривился.

Они переглянулись, посмотрели на меня и протянули:

– Ваша добыча.

– Моя… – согласился я и взял кошелек. Не слишком большие деньги, тем не менее и это тоже деньги. Деньги могут сгодиться при выполнении непосредственной задачи. Как-то так повелось, что наши разведчики, отправляясь на задания, подобные моему, хорошо вооружаются разными видами оружия, имеют тщательно продуманный и многократно просчитанный до мелочей план действий и имеют при себе все, что необходимо, кроме одного – кроме денег. А в современных условиях деньги могут помочь решить многие задачи. Я уже убеждался в этом на примере своего товарища, выполнявшего задание на Северном Кавказе и попавшего в неприятную ситуацию, когда с него требовали взятку местные менты, готовые отпустить человека без документов за хорошую сумму отступных. У него такой суммы не было, и пришлось под стволами ментов отправиться в райотдел полиции, где последовало длительное выяснение личности. В результате разведчик был раскрыт, а задание сорвано. Нашему командованию пора бы уже привыкнуть, что советские времена, в которые воспитывалось большинство старших офицеров, уже ушли в небытие, и сейчас между людьми другие отношения. Короче говоря, я сунул кошелек в карман. Не по какой-то личной корысти, а по долгу службы. Это не вызвало никаких вопросов со стороны разведчиков. Не оставлять же, в конце-то концов, доллары в кармане трупа.

– Второй где?

Я показал кивком головы. Со вторым была проведена та же процедура, только его кошелек мне не предложили. Видимо, он был недостаточно толстым. Или, наоборот, излишне толстым.

– Что с телами будем делать? – спросили меня, словно старшего.

– А как вы с ними обычно поступаете?

– Иногда хороним. Если время и возможность есть. А главное, желание. Иногда оставляем на месте. Сегодня контрразведка двоих подстрелила неподалеку. Оставили в лесу.

– Пусть и эти остаются, – согласился я. – А где ваша контрразведка прячется?

– В машинах. В наших…

– И под машинами? Тоже они?

– Тоже они.

– Шесть человек! Как мы все в машинах поместимся?

– Контрразведка с нами не едет. У них рейд вдоль границы. Пешком пойдут.

– Ладно. Возвращаемся. Помогите, кстати, Миколе пленных к машинам доставить. Я сразу допрашивать их буду…

* * *

Пленников посадили позади машин прямо на дорогу. Командира позади первой, длинного позади второй. Не слишком с ними церемонились, и на битый асфальт сажали с помощью кулаков и аккуратных пинков, поскольку членораздельную речь они понимать упорно не желали. Особенно упирался длинный и все посматривал на фаркоп[16], словно его хотели немедленно на буксир взять. Просто набросить веревочную петлю на шею, а второй конец веревки за фаркоп зацепить. И покатать таким образом по дороге на пятой точке. И потому он никак сесть не желал. Пришлось ему помочь. После удара ногой в пах он сам сел с удовольствием. И даже на фаркоп уже не смотрел своими выкатившимися после удара глазами.