Книга Земля обетованная - Андре Моруа

Отвечая Клоду, Клер ни словом не откликнулась на его признание, но и не стала возражать, молчаливо позволив Клоду и дальше писать ей в том же духе.

XIII

Госпожа Форжо и даже мисс Бринкер не без тревоги наблюдали за перепиской Клер и Парана, которая, не будучи тайной, все-таки становилась нежной и даже страстной. В это военное время трудно было воспротивиться дружбе, начавшейся с восхваления павшего героя; однако мадам Форжо позволила себе осторожно предупредить дочь.

– Разумеется, – сказала она, – я не намерена лишать этого молодого человека, которому ежедневно грозит смерть, ни твоего интереса, ни твоих писем, но будь осторожна. Не увлекайся. К чему это может привести? Уж конечно, не к свадьбе!

– Почему? – спросила Клер.

– Это было бы чистым безумием. Я разузнала о нем через Шарля. Это очень милый молодой человек, умный, храбрый, и ничего плохого о нем сказать нельзя. Но только он всего лишь сын вышедшего на пенсию преподавателя, и у него за душой ровно ничего нет. Ну, кем может стать после войны такой капитан Паран? В лучшем случае секретарем посольства в какой-нибудь далекой стране. При этом секретарем бедным, обремененным женой, а потом и малыми детьми. Тебе придется вести нищую, до смешного жалкую жизнь.

– Не вижу в такой жизни ничего смешного, – ответила Клер. – Я не боюсь бедности. Я готова сама заниматься хозяйством.

– Сперва все так говорят, Клер! А потом, со временем, начинают горько сожалеть о своем безрассудстве. Я хорошо тебя знаю: ты, при твоей гордости, будешь страдать больше, чем кто-либо, от сознания, что оказалась в роли Золушки среди посольских дам.

– Клод не только дипломат. Он хочет стать писателем. И я знаю много романистов, сделавших блестящую карьеру.

– Клер, я никогда не поверю, что этот юноша может стать великим писателем, да и успешным дипломатом тоже. Если уж быть откровенной, я нашла его довольно вульгарным, несмотря на блестящую образованность. Вдобавок у него какой-то странный, неприятный выговор, а что касается таланта, вспомни, что он пока еще ничего путного не создал. Гениальные люди начинают проявлять себя гораздо раньше!

– Не все, – возразила Клер. – И кстати, он написал великолепную статью о Барресе.

По правде говоря, эта привязанность к Клоду Парану была скорее плодом ее богатого воображения и упрямства. Она едва помнила его лицо, не забыла только романтическую прядь на лбу. Но письма капитана становились все более сентиментальными и лирическими; а в июне 1915 года, после легкого ранения, он заговорил о помолвке, и Клер не возражала. «С вашего позволения, – писал он позже, – я воспользуюсь своим отпуском по ранению, чтобы приехать в ваши места; мне это будет нетрудно, так как в Бриве живет мой дядя».

Мадам Форжо, которой Клер рассказала об этом плане, поступила мудро, не воспротивившись их встрече.

– Я, разумеется, не стану запрещать тебе видеться с офицером, – сказала она, – который сражался под командованием твоего отца. Но пока я не хотела бы принимать его у себя в доме. По всей округе тут же пойдут разговоры, что ты помолвлена. Если он согласится пообедать где-нибудь поблизости, например в брантомском отеле, мы можем встретиться там как бы случайно – вот это я могу допустить.

По дороге в Брантом, под щелканье кнута и щелканье языком, коими Ларноди подгонял своих старых кляч, мадам Форжо продолжала с невинным коварством вести подкоп под личность капитана Парана.

– Я прошу тебя лишь об одном, – говорила она Клер. – Отнесись к нему критически, как тебе это свойственно. Понаблюдай за его поведением. Рассмотри его как следует, прислушайся к его словам. И если он тебе действительно понравится, тогда… Хотя нет, я знаю твои вкусы, и это меня очень удивило бы.

Клер пыталась отрешиться от материнских наставлений: она представляла себе прогулку с Параном на берегу реки, под сенью согбенных плакучих ив, и предстоящий патетический дуэт без единой фальшивой ноты. В воздухе веяло близкой грозой; лошади, облепленные надоедливыми мухами, обмахивали бока хвостом, мотали гривой. Мадам Форжо задремала. Толчки экипажа на неровной брусчатке Брантома разбудили ее. Клер с удовольствием любовалась колыханием донных трав в прозрачных водах Дроны и красивым арочным мостом, сложенным в незапамятные времена монахами местного аббатства. По булыжной замшелой мостовой перед отелем вышагивал офицер; заметив экипаж, он торопливо подошел к нему.

– Как это любезно с вашей стороны, сударыня! – воскликнул он, помогая госпоже Форжо выйти из коляски.

Клер изумленно смотрела на него. Лежа в госпитале, он потолстел так, что пуговицы на мундире грозили вот-вот отлететь. От ходьбы на солнце лицо его побагровело, он вспотел и громко отдувался. Слишком тесная фуражка оставила на его лбу косую линию, похожую на шрам. Он выглядел усталым и далеко не таким молодым, каким был на балу у Сибиллы. Мадам Форжо обратилась к нему с преувеличенной сердечностью:

– Я счастлива видеть вас, капитан; надеюсь, вы не откажетесь отобедать с нами?

Затем она попросила его рассказать о генерале Форжо. Клод подробно описал, как генерал с тростью в руке стоял под огнем противника, не кланяясь пулям.

– Он проявлял, мне кажется, излишнюю храбрость, – добавил Клод. – Опыт быстро научил нас, что долг командира не в том, чтобы рисковать собой без нужды на поле боя.

В ожидании обеда он описал жизнь в траншеях – тяжелую, мрачную, монотонную.

– А теперь представьте себе, – сказал он Клер, – ваши письма посреди всего этого ада. Они были для меня глотком свежего воздуха.

Но мадам Форжо прервала его как бы нечаянно, чтобы обсудить меню обеда:

– Вы знаете, что в нашей провинции все готовится с трюфелями – омлеты, курица, гусиная печень. Как вы к ним относитесь?

– О сударыня, мне все покажется восхитительным!

И в самом деле, он ел за четверых, выпил один целую бутылку «Монбазильяка», сладкого, но коварного вина, и к концу трапезы вынужден был расстегнуть пояс. Когда он предложил дамам прогулку, мадам Форжо, к великому удивлению Клер, ответила:

– Мне совсем не хочется ходить по солнцу. У меня от него мигрень. Я посижу здесь, в прохладе, но это отнюдь не мешает вам, молодые люди, прогуляться, если у вас есть такое желание. Я вас подожду, не беспокойтесь обо мне, я еще не читала утренние газеты. Идите, дети мои, идите. Даю вам два часа.

Клод с признательностью посмотрел на нее и отправился вместе с Клер к монастырскому саду. Впервые в жизни Клер оказалась наедине с мужчиной, который вдобавок писал ей любовные письма. Что он сейчас скажет? Она ждала с любопытством, сама дивясь собственной холодности и равнодушию. Их переписка велась в таком искусственном тоне, что прибегнуть к нему в жизни – тогда как они едва знали друг друга – было бы нелепо, невозможно. Клод выглядел смущенным и, стараясь скрыть замешательство, прибегнул к развязному тону, который шокировал и обидел Клер. Признайся он откровенно, что ситуация непростая, ему еще удалось бы ей понравиться, но от «Монбазильяка» и жары у него прилила кровь к голове; борясь с надвигавшейся сонливостью, он говорил слишком громко, слишком быстро, и его гортанный акцент звучал совсем уж невыносимо.