Книга Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - Игорь Оболенский

Но зато сложился образ хозяйки — не поверю, что и в былые годы она была способна повысить голос. Хотя, казалось бы, имела для этого все основания — наследная принцесса Страны Советов и жена главного редактора главной газеты.

Первым героем стал Алексей Иванович Аджубей.

— Алеша, как всякий человек, конечно, бывал разным. Что касается его друзей из артистической среды, то он был очень близок к ней, он ведь и сам — актер. Еще чуть-чуть — и окончил бы школу-студию МХАТ. Учился на одном курсе с Олегом Ефремовым, весь театр «Современник» — его друзья, в том числе и Игорь Кваша. Его семья живет рядышком с нами, окна в окна. Так что все это — один круг.

Алексей безусловно был отличный артист, в самом лучшем смысле, и многие так считали. Его влекло на сцену. На актера он недоучился, по-моему, всего полгода — ушел с последнего, четвертого курса. Он для себя тогда решил, что хочет расстаться с театром. Думаю, понял, что из него не получится артиста — такого, каким ему самому хотелось себя видеть. А еще для Алеши стала огромной травмой смерть Николая Хмелева, великого «старика» Художественного театра. Хмелев был большим театральным актером и педагогом. Его уход произвел на моего мужа, как говорили, огромное впечатление — и Алексей решил уйти.

Правда, позже, уже будучи редактором — а он был редактор от Бога — Алеша все равно тянулся к сцене. Помню, все говорил Олегу Табакову и в шутку, и всерьез: «Ну выпусти меня один раз на сцену, давай я тебе что-нибудь сыграю!». Живо в нем было и актерское, и режиссерское начало…

Была, к слову, у Алеши близкая приятельница — позже и я с ней подружилась. Она служила в «Современнике». Тогда театр еще находился на площади Маяковского. Они поставили спектакль, который оброс большими проблемами — палок в колесах было множество, Главлит и репертком что-то не разрешали… Словом, прибежала алешина приятельница с единственной просьбой: приходи на спектакль, посмотри, защити! И такое бывало…

Словом, так сложилось: из школы-студии МХАТ Алексей перешел в МГУ — учиться на журналиста. Первым этапом его профессиональной деятельности стала «Комсомолка». Там он прошел абсолютно все ступени карьерного роста. А попал он в газету после третьего курса — мы проходили тогда практику. И мне, и Алеше выпало поработать в «Комсомольской правде».

Ну а после той практики он решил: чего терять время. К тому же ему сами предложили в редакции стать постоянным стажером. Тогда такое совмещение в высших учебных заведениях не приветствовалось, но Алеша договорился. И ему на факультете разрешили и учиться, и работать. Так он, собственно, и отработал — сначала стажером, потом литературным сотрудником, причем в разных отделах. В том числе — литературном, спортивном. Вообще, муж очень спорт любил, был очень спортивный.

Так и пошел вверх по карьерной лестнице: от простого сотрудника — до заведующего отделом, потом стал заместителем главного редактора, главным редактором. В те времена газета ночью делалась. Поэтому, бывало, я ложилась спать, а спустя несколько часов иногда слышала — пришли с коллегами, на кухне сидят. Спорят, обсуждают, случалось — выпивают.

До редакции «Известий» от нашего дома совсем недалеко — и Алеша, конечно же, шел туда пешком. Он был большой трудоголик и очень организованный человек, всегда был на работе вовремя, и это дисциплинировало коллектив. Так и жил: уходил на работу с утра, приходил ночью.

А мне работать в газете совершенно не понравилось. После своей первой практики я поняла, что газета и я не можем сочетаться никак, абсолютно. Я просто не смогла бы жить, работая в газете. Не любила их и практически не читала. Все, что нужно было знать, мне рассказывал Алеша. Разве что иногда что-то просматривала. Я сама тогда работала в журнале «Наука и жизнь».

Мы, конечно, выписывали множество изданий. У нас в доме была вахтерша, очень симпатичная, по образованию — инженер. И с самого утра, когда приносили свежие газеты, она брала их, просматривала, а потом, по моей же просьбе, мне подсовывала самое интересное: Рада Никитична, это надо посмотреть. Ну и главный редактор «Известий», бывало, говорил — то и это почитайте. Так что читала я только избранное, и все, что нужно было знать, знала.

Наш журнал выходил раз в месяц, и, казалось бы, рабочий ритм должен был быть поспокойнее, особенно по сравнению с ежедневной газетой. Даже опытные в нашей профессии люди так считали, но лишь до тех пор, пока не сталкивались с журнальной суматохой. Так было, к примеру, с одним из сотрудников «Науки и жизни». Это был замечательный ответственный секретарь. Высочайший профессионал, высококлассный журналист — трудоголик, который делал все, что нужно, ему не надо было ничего говорить. К нам он перешел из «Известий». В тот период Алеша уже был там главным редактором. У них в отделе науки случились какие-то перекрестные романы, обиженные жены приходили жаловаться. Тогда мой муж поставил вопрос ребром перед мужской половиной этой истории, принял соломоново решение и в результате двое сотрудников стали работать у нас. Мы часто все вместе ходили обедать в ближайшее кафе. И я не раз слышала о том, как обманчиво мнение, что журнал — это спокойно, ведь выходит он «всего» раз в месяц.

Газетчик и редактор от Бога — а об этом и по сей день не перестают повторять многие коллеги Алексея Ивановича Аджубея — проработал в «Известиях» недолго — с 1959 по 1964-й год. С должности главного редактора его освободили в один день с Хрущевым. Октябрьский пленум ЦК КПСС отправил Никиту Сергеевича на пенсию, тогда же в опалу отправился и зять уже бывшего советского премьера. Коллеги главного редактора вспоминают: проводить отставленного шефа до дома пришли только два сотрудника «Недели». По словам Рады Никитичны, страх бывших сотрудников стал ударом, который Алексей Аджубей переживал довольно остро.

— Человеческое общество одинаково. Всегда находятся люди, желающие польстить. Все дело в том, верить этому или нет. Алексей Иванович верил. Ребята это были неплохие, многих я хорошо знала, но время проходит, все меняется. И потом, не всегда ощущаешь — правду ли тебе говорят. Лесть может даже нравиться. Алеша мог с кем-то сесть, выпить. Я многих отваживала, даже некоторых бывших друзей, они меня боялись, честно говоря. Не хочу себе польстить, но я очень не люблю фальшь и подхалимаж. Ну не люблю — и все тут! А этого было много. Да и ничего удивительного.

Я тешу себя надеждой, что более здраво понимала, кто есть кто. Друзей, на самом деле, бывает очень и очень немного.

У Алексея Ивановича всегда были прекрасные отношения с Брежневым. Он даже несколько наивно думал: случись что с Хрущевым — какое это имеет к нему отношение? Хотя, конечно, имело, и самое непосредственное.

Был у меня на работе один приятель, Соломон Ефимович его звали, очень умный и осведомленный человек. Когда после известных событий минуло время, он задал мне один вопрос: неужели Алеша думал, что он сможет «наверху» остаться? И я ему ответила: представьте себе, думал.

А кода подходили к концу уже и брежневские времена, Алексей Иванович не один раз повторил: Боже мой, как хорошо, что они меня не захотели оставить в своей команде, потому что я бы тоже служил и тоже писал…