Книга Жребий викинга - Богдан Сушинский

Этого Бьярн не знал. Возможно, не знал этого и жрец: ни одна из легенд племени о таком случае, кажется, не повествует.

«Неужели до сих пор никто, ни один из воинов, не воспротивился воле жребия?! Хотя… чем можно запугать обреченного на смерть воина? Разве что… смертью? — мысленно осклабился Бьярн. — Или, может, проклятием?!» Теперь обреченный уже был уверен, что ответа на этот вопрос пока что не знает никто. Потому что не случалось в ритуальной практике жертвоприношений такого, чтобы в последнюю минуту кто-либо из воинов — избранников жребия вдруг взял и отрекся от обычая предков.

Бьярн с надеждой взглянул на королеву. «Избранник жребия» был убежден, что у него хватит мужества принять смерть достойно, как подобает воину. Но как же ему вдруг захотелось жить! Как ему захотелось, чтобы королева решительно вмешалась в этот ритуал и спасла его! Причем сделала это так, чтобы никто не смог обвинить его в трусости или неуважении к обычаям. Зачем-то же Бог послал ее сюда именно в эти минуты? Так, может быть, только потому и направил ее стопы в Жертвенный луг, чтобы она вырвала его из рук жертвенного палача, из рук смерти?

14

— Спрашиваешь, помнит ли здесь кто-нибудь о варяге Свенельде? — с грустной загадочностью книжника улыбнулся Прокопий, услышав это имя из уст норманна Эймунда. — А кто о нем не помнит? Разве не этот варяг кознями своими умудрился свести в лютой сече отца Ярослава, великого князя Владимира, с князями Ярополком и Олегом?

— В той самой сече, в которой Олег, князь древлянский[27], был убит, а князь Ярополк оказался бессильным перед своим братом Владимиром, — продемонстрировал свою осведомленность викинг. — Но стоит ли во всех ваших кровавых княжеских да боярских склоках и стычках винить коварного Свенельда и его норманнов?

— Даже в наше время ни один летописец уже не в состоянии разобраться во всей той усобице, которая затеялась после смерти великого князя киевского Святослава, — примирительно молвил Прокопий. — Представляю себе, как над ней будут биться книжники лет через пятьдесят.

Эймунд был прав: многие теперь — при княжеском дворе и по монастырям — готовы были всю вину за многолетнюю кровавую усобицу свалить на Свенельда. В действительности же все выглядело намного сложнее: викинги и сами оказались втянутыми в бесконечные княжеские авантюры и распри. Увлекшись войной с Византией и завоеванием Болгарии, князь Святослав, мечтавший перенести центр земли Русской в устье Дуная, поделил свои киевские владения между сыновьями. Сам Киев он передал в управление Ярополку, в Новгороде посадил Владимира, а младшего Олега наделил Древлянской землей на Полесье.

И все было хорошо, если бы с первых же дней этого кланового деления не возник конфликт между Олегом и Ярополком. Исходя из традиций, киевский князь по-прежнему требовал, чтобы земля Древлянская и впредь подчинялась Киеву и, что было особенно оскорбительным для Олега, как и раньше, платила стольному граду дань. «А дань-то с какой стати?! — возмущались во Вручие. — Мы что, князями киевскими завоеваны?! Тогда почему к нам, русичам, относятся, как к печенегам?»

И дело не только в том, что Олег и сам мечтал стать великим князем киевским и даже не считал нужным скрывать это. Не способный возвыситься до необходимости единения всех удельных княжеств в могучей державе под эгидой Киева, он в принципе не понимал, почему его удельное княжество обязано подчиняться Ярополку. А тут еще за плечами его оказались вечно бунтующие древляне, которые со времен князя Игоря и княгини Ольги с подозрением, а порой и с ненавистью относились к любому проявлению диктата со стороны киевских князей. Пока был жив их отец, Святослав, братья старались склоки свои до кровавых стычек не доводить, опасаясь, что тот вообще может лишить кого-то из них княжества, но как только он перешел в мир иной, вот тут гонор их и взбурлил.

— И потом, разве не князь Олег первым нанес удар по Свенельду, — напомнил о себе Эймунд, — заставив гордого норманна мстить за убиенного сына своего?

И в этом воевода варягов Эймунд тоже оказался прав. К несчастью братьев Святославичей, в самом центре этой усобицы оказался Свенельд, хотя и не по своей воле.

Надо же было случиться так, что во время одного из охотничьих набегов на киевские леса сын командующего киевскими войсками Свенельда, викинг Лют, вместе с несколькими своими охранниками, въехал на территорию, которая находилась под рукой князя Олега. Истолковав это как посягательство на его землю и желая отомстить воеводе князь приказал Люта и его воинов изрубить прямо там, в лесу.

Простить такое удельному князьку воевода, естественно, не мог. Но поскольку самому начать войну против древлян ему никто не позволил бы, он тут же принялся натравливать против них своего патрона Ярополка. Конечно, натравить друга на друга родных братьев — даже если они и являются великокняжескими соперниками — не так уж и просто. Но викинг знал, на каких струнах души Ярополка следует играть:

«Мы же придем к Искоростеню, — летописно заверял он своего правителя, — не для того, чтобы убивать князя Олега, а чтобы объединить исконно русские земли под рукой великого князя киевского, как завещано нам было и князем Святославом, отцом вашим, и дедом, князем Игорем. Увидев силу нашу, князь Олег сам подчинится и присягнет на верность. А если уж заупрямится, войско его развеем, а самого князя Олега принудим…»

И Ярополк рискнул: разве киевские князья, правившие до него, не усмиряли соседние славянские племена? Разве не подминали под себя ближние и далекие земли и княжества?

Войско сформировалось довольно быстро, а в победе великий князь не сомневался. Кроме воинов-ополченцев, у него есть еще отряд опытных норманнов во главе с воеводой Свенельдом, который не знал, ни что такое страх, ни что такое поражение. И не ошибся. Как только их войска сошлись на равнине неподалеку от Вручия, древляне, не выдержав натиска норманнского полка, сначала начали медленно отступать в сторону своего стольного града, а дальше попросту побежали с поля боя, стараясь как можно скорее оказаться за стенами крепости. «Ошибка Олега именно в том и заключалась, — размышлял Прокопий, который, прежде чем принять монашество, уже успел побывать в двух сражениях, — что битву он начал неподалеку от крепостных ворот, а когда воины знают, что за спинами у них крепкие стены, сразу же начинают настраивать себя: “Ничего, здесь мы явно не выстоим, зато там, за стенами…”»

Однако к городским стенам вел один-единственный мост, который пролегал через большой крепостной ров. На нем и возле него как раз и смешались конные и пешие, возникла толчея, начались стычки, и в панике древляне даже не заметили, как столкнули в ров своего князя Олега. Впрочем, так они потом оправдывались. На самом же деле князь-киевлянин, внук ненавистного им великого князя Игоря, когда-то дотла разорившего Вручий, им был не нужен. Самого Игоря они в свое время растерзали, привязав за ноги к двум молодым соснам, а теперь дошла очередь и до Олега, из-за которого и возникла эта братоубийственная война.