Книга Встречи на ветру - Николай Беспалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кондуктор объявил следующую остановку – «Кладбище».
Моисей Абрамович помог маме выйти из вагона.
– Мне налево. – Мне показалось, что он расстроен.
Он пошел своей дорогой, мы пошли прямо.
– Это кто же такой? – спросила тетя Шура, всю дорогу простоявшая на задней площадке с псом.
– Ирину спроси, – неприязненно ответила мама.
– Случайный знакомый, – ответила я. А что я могу больше сказать?
– Моя дочь имеет случайных знакомых мужчин.
– Так он же старик, – попыталась оправдаться я.
– Все Ленинград. Зря, что ли, там три революции было. – Тетя Шура глупа, но я не возражаю. Себе дороже.
– Какой он старик? – вмешалась мама. – Ему от силы пятьдесят пять лет. Как бы то ни было, но знакомиться с неизвестными мужчинами неприлично.
– Мама, так и наш папа когда-то был тебе неизвестен.
– Молодежь не переспоришь. – Тетя Шура едва удерживает своего пса. – Уж больно умные стали.
– Никогда наличие ума не считалось недостатком, – это не я. Это моя мама вступилась за молодежь.
Мы подошли к могиле отца. Холмик успел осесть, но у нас не было даже совка. Как могли – тетя Шура помогла – убрали могилу. Выпили по стаканчику водки. Заели принесенной тетей Шурой вареной колбасой с соленым огурцом.
– Мой Полкан замерз, – едва шевеля губами, сказала тетя Шура.
Мороз крепчал. Это значит, температура воздуха минус три градуса.
– Оно и то верно, – сказала мама, смахнула с губ крошки хлеба. – Анатолию теперь уж все равно, а у нас дела.
Что именно отцу все равно, я не поняла, но спрашивать не стала. Мне интересно, где Моисей Абрамович. Хочется послушать этого пожилого еврея. Кем же он был? Какой-то Косой Ёр направил же его в школу шпионов. О Косиоре я тогда ничего не знала и по привычке переиначила имя незнакомого мне человека.
Пес тянет маму и тетю Шуру, я еле-еле поспеваю за ними. Выпитое дает о себе знать. Меня начинает бить озноб. Скорее бы сесть хотя бы в трамвай.
На выходе из кладбища мы опять встретились с Моисеем Абрамовичем. Он как будто ждал нас и встретил не подходящим для такого места возгласом:
– Ира, я знал, я чувствовал, что сегодня ещё раз встречу Вас.
– Он патологический тип, – шипит тетя Шура, а мама кивает головой. – Его так и тянет на молодых девушек.
– Помолчите, пожалуйста, тетя Шура. Не Ваше это дело. И не девочка я уже.
– Трамвай только что ушел. – Моисей Абрамович сильно промерз. Это видно по его красному носу. Хотела спросить его, почему такие носы называют шнобелем, но постеснялась. Решит, что я антисемитка.
– Ничего, – бежит впереди паровоза наша соседка. – Нам мороз нестрашен. Мы не то, что другие, одеты тепло.
Ну, не стерва ли она? На Моисее Абрамовиче пальтишко демисезонное и на ногах легкие штиблеты. Шея обмотана тонким шарфом, а на голове берет. Могла бы посочувствовать, так нет. Поддевает.
– Мне тоже к морозу не привыкать. В Усть-Чуне морозы были за тридцать. Прибавьте к этому сильные ветра с Чуанской губы.
Эти названия меня буквально заинтриговали. Пошли к черту страхи тети Шуры, я обязательно напрошусь в гости к этому уже симпатичному еврею.
Заскрежетал на повороте трамвай. Мы буквально впрыгнули в него. По сравнению с улицей тут была Сахара. В вагоне три человека. Тетя Шура заняла с псом их законное место на задней площадке, а мы втроем уселись посредине. Там под сиденьем печка.
Едем. Мама сопит, выражая этим своё недовольство. Я нарочно улыбаюсь во весь рот. Моисей Абрамович улыбается мне в ответ. Так и едем. Более идиотского положения не придумать.
Первым прерывает молчание Моисей Абрамович:
– Розочка будет довольна, могилу я прибрал и даже цветочек оставил.
Какой может быть в это время цветочек?
– Женя – мастер в этом деле. Делает искусственные цветы, не отличишь. Жена любила садовую ромашку.
Опять молчим. Тявкнул Полкан. Кто-то сел на остановке.
Теперь я прерываю молчание:
– Моисей Абрамович, Вы уж меня простите. Можно я к вам с Евгением приду в гости?
– Женя будет несказанно рад.
– А Вы? – вырвалось у меня.
– Постыдись, дочка, – не выдержала мама. – Этот мужчина тебе в дедушки годится.
– Напрасно Вы, мамаша, думаете так плохо. К Вашей дочери я испытываю чисто платонические чувства. Мой же сын Евгений воспитан в традициях православия. Он крещен.
Это для мамы было ударом. Крестить детей в то время было преступно. Тем более что речь идет о еврее.
– Неслыханное дело, чтобы в наши дни, когда весь советский народ, – мама начала говорить словами из передовицы газеты ЦК КПСС «Правда», – напрягает все свои силы над выполнением планов пятилетки и решений нашей родной партии… – на этом слове Моисей Абрамович прервал маму.
– Побойтесь Бога, любезнейшая, прошу прощения, не знаю, как Вас звать-величать, Вы желаете сдать меня в КГБ? Поверьте, я этого не боюсь. Да будет Вам известно, что Иосиф Виссарионович Сталин, тогдашний Верховный Главнокомандующий, а в прошлом семинарист, возродил институт патриархата в СССР. Более того, скажу, нынешний генеральный секретарь ЦК, как Вы верно выразились, любимой партии, младенцем был крещен.
Я надрываюсь от смеха. Конечно, втихую. Поди, проверь, крестили или нет Леонида Ильича. Но каков выпад!
– Вы не очень-то. – Бедная моя мама! Она не ожидала такого отпора. – Я так просто, – она отвернулась к окну. Полкан опять забрехал.
– Ирина, мне на следующей остановке выходить. Адрес наш Вы знаете. Как правило, мы с Женей обедаем в пять вечера. – Мама фыркнула. Ей, проработавшей в рабочей столовой, где обед проходит от одиннадцати утра и до часу дня, такое заявление Моисея Абрамовича казалось диким. – Милости просим отобедать с нами.
– Когда?
– Да хотя бы завтра. – Пожилой еврей галантно раскланялся и легко выпрыгнул из вагона. Честное слово, он мне нравится. Этот немного чудаковатый мужчина.
– Ты сошла с ума. – Бедная моя мама: она позавчера похоронила мужа, с которым прожила всю свою взрослую жизнь. Ей было восемнадцать лет, когда папа повел её в загс, и тут я со своими глупостями. Мне дико стало жалко её.
– Мама, ну что ты так расстраиваешься? Этот старик просто потешный и говорит интересно. Ты же меня знаешь, – в этом я уже не уверена, – я ужас какая любопытная.
– Гляди, девка, как бы это твое любопытство не привело тебя в кутузку. Ты слышала, что он о генеральном секретаре говорил?
– А чего это он особенного говорил о Брежневе? Какого он года рождения? И всего-то.
– Я предупредила, твое дело – идти к ним или нет, – мама вздохнула так горько, что можно было подумать, она прощается и со мной.