Книга Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Фюрер мертв. Он отравился, — монотонно говорил он. — Это невозможно. Это какая-то ошибка.

— Почему ошибка? — раздраженно воскликнула она. — Или вы думаете, что Денниц будет рассказывать небылицы?

— Какой Денниц? Адмирал? — переспросил Аксель.

— Чем вы только слушали? Это же он стал преемником фюрера. И, конечно же, он согласится на мирные переговоры, только, боюсь, все закончится безоговорочной капитуляцией. Именно этого требуют союзники. Готова спорить, что именно нам, женщинам, придется это расхлебывать.

Дрожащими руками она опустошила карманы его пальто. Патроны посыпались на землю. Потом сняла с ремня гранаты.

— Я зашью вам рану, — объявила пожилая медсестра, подходя с подсвечником, так как электричество снова выключили.

Когда игла пронзила кожу, Аксель стиснул зубы до боли. Сумасшедшие мысли возникали у него в голове. Фюрер мертв. Война закончилась. Больше не надо сражаться. К счастью, Генрих до этого не дожил. Он бы этого не перенес. В его глазах Адольф Гитлер был богом. Боги бессмертны. А я выжил! Я жив! Мама… Я должен ее найти… Он почувствовал, что по лицу текут слезы. Боль отражалась в его голове, тело дрожало, словно у него была горячка. Его стало рвать прямо на передник медсестры. В горле застрял нервный крик. Ему казалось, что еще немного, и он сойдет с ума.

— Вот и все. Еще где-нибудь раны есть? Нет… Хорошо, тогда я пошла. Тебе принесут штатскую одежду. Так будет лучше. Ты такой молодой… Какое несчастье!

Она расстроенно покачала головой и пошла заниматься другими ранеными.

— Я не смогла найти куртку, — сказала молодая ассистентка. — Штаны, которые я отложила, тоже куда-то исчезли. Это плохо. Но ничего. Обойдемся. Теперь давай, шевелись.

— Оставьте меня! — проворчал он, разозлившись, что к нему относятся как к маленькому. — Я знаю, что вы хотите мне помочь, но мне надо остаться одному и подумать.

— Нет времени на раздумья. Вам лучше уйти отсюда. Здесь слишком много солдат. К счастью, здесь нет эсэсовцев, их лечат в медпункте канцелярии, но для русских нет разницы.

— Пожалуйста, воды! — позвал слабый мужской голос.

Воспользовавшись тем, что девушка отошла, Аксель порылся во внутреннем кармане униформы. Бережно достал ампулу с цианидом, которую дал ему Генрих. Несколько недель назад он роздал такие всем членам Гитлерюгенда, чтобы в случае чего они смогли использовать их. Теперь она лежала на расцарапанной ладони. Стыд, страх и гнев овладели им.

«Нельзя попадать в лапы большевиков, — говорил Генрих. — Если нас не убьют сразу, то яд — это единственное решение». На его гладко выбритом лице блеклые глаза искрились фантастическим блеском. До настоящего момента Аксель не рассматривал такую возможность. Кровь пока струилась в жилах, но он не знал, долго ли так будет. Он был один в «Адлоне», в сердце Берлина, который с минуты на минуту капитулирует, за несколько метров от кровавых варваров, пылающих жаждой мести. Было известно, как они поступили с женщинами, стариками и детьми в деревушке Неммерсдорф[9]в Восточной Пруссии. От таких не приходится ждать жалости и снисхождения. «Все пропало», — думал Аксель, леденея от ужаса.

— Мы пропали, — прошептал он перед тем, как аккуратно, словно боясь разбить, взял ампулу пальцами.

Ее разбудила тишина. Тревожная тишина, полная угроз. Мариетта Айзеншахт вскочила рывком и испуганно посмотрела вокруг. Мучаясь бессонницей, она не спала, а впадала в состояние, подобное коматозному. Потерла болевший затылок. Подвал, осточертевший за все время, которое она провела в нем, спасаясь от бомбардировок, был пуст. Керосиновая лампа отбрасывала тени на кровать, где обычно размещалась семья со второго этажа, на кресло старой ведьмы фрау Кирхнер, на «тревожные» чемоданы, с которыми каждый берлинец с тех пор, как усилились налеты, больше не расставался, на этажерку с противогазами; бинты, матрацы валялись прямо на полу… Да, куда же все подевались? Стены больше не тряслись, и известка не сыпалась сквозь потолочные щели. Зачем-то переместили железный лист, который должен был служить защитой на случай пожара. Мариетта почувствовала щемящую грусть от мысли, что все просто испарились, не только ее соседи, но и три миллиона попавших в ловушку берлинцев, а она осталась единственной выжившей в этом проклятом городе, захваченном большевиками.

— Фрау Айзеншахт?

Облегченно вздохнув, она повернулась и посмотрела на молодую беженку из Восточной Пруссии, которая показалась на пороге.

— Что случилось? — рассерженно спросила Мариетта. — Почему меня оставили одну?

— Я хотела предупредить вас, но вы так крепко спали, что я решила позволить вам отдохнуть. Все кончено. Мы капитулировали. Русские продефилировали по городу, объявляя новость в рупор. Все вышли посмотреть на них.

Мариетта несколько мгновений не двигалась, словно находилась под анестезией, и не сводила взгляда с лица Клариссы. Настал тот момент, которого и ждали, и боялись. Конец войне. Полное поражение. Безоговорочная капитуляция. Двенадцать лет экзальтации и бешенства, крови и жертв, чтобы прийти к краху: Германия на коленях, города разрушены, миллионы погибших, лишенных крова, а советские войска в самом центре Берлина… «Боже, сделай так, чтобы Аксель выжил!» — мысленно произнесла она с жаром.

Когда в феврале она узнала, что ее сына с товарищами по классу послали защищать столицу, то завыла от злости. Сбежав в Баварию к двоюродным братьям, она связалась по телефону с мужем, влиятельным дельцом, убежденным национал-социалистом и членом СС с момента прихода нацистов к власти, который все еще находился в Берлине. Она умоляла его отыскать Акселя и привезти к ней, но Курт был неумолим. Немыслимо, чтобы Берлин перестал сопротивляться. Приказы были ясными: защищать столицу рейха до последнего солдата и последнего патрона. Каждый камень, каждый дом, каждый этаж.

— Это вопрос чести, особенно для такого юноши, как Аксель, — заявил он.

— Честь, да что ты знаешь о чести? — вспыхнула она, трясясь от бешенства.

Уже десяток лет ссоры отравляли их отношения, разрушая былое равновесие.

Двадцать лет назад Мариетта прельстилась харизмой и апломбом сына сапожника, который превратился в богатого человека со связями и обеспечил ей захватывающие впечатления в первые годы их супружества. Ее брат Макс предостерегал ее от этого брака, не скрывая своего страха и презрения по отношению к зятю, но она отмахивалась от его упреков, как от назойливых мух. Курт Айзеншахт обладал дерзостью и мощной аурой, чем, собственно, и покорил молодую женщину.