Книга Большой футбол Господень - Михаил Чулаки

Ахмед явился под вечер. Совсем не чеченец по виду. Лицо круглое, нос ничуть не орлиный. Маленький и лысый. На Клаву, называемую Кириллом, уставился подозрительно.

– Нищак, – успокоил Гриня. – Наш кореш.

– Ширяешься? – прямо спросил Ахмед.

Очень логичный вопрос: кореш такого Грини обязан сидеть на игле. И вообще, наркоманы люди надёжные, в КГБ не служат. В ФСБ – тоже. А у Клавы-Кирилла на лице написано незнание порока.

– Ширяю на заказ, – навела его Клава на нужные мысли. – Если трудный случай.

– Медбрат? – догадался Ахмед. – Хороший человек. Нужный.

И замолчал.

Гриня в отчаянии сигналил глазами – ярче чем светофором: «Зачем объявился?!» Но Клава смотрела безмятежно, будто не понимала.

Ахмед с Гриней выходили, шептались о делах, потом Ахмед вернулся, спросил как о легком одолжении:

– Тут один человек недалеко – тоже веняки совсем потерялись. Помочь надо.

Ахмед не очень верил, что приезжий медбрат легко согласится. Тогда придётся доложить Мусе, чтобы выкрасть силой.

– Если только, – Клава сделала понятный всем народам жест. – Билет купить не на что.

– Купышь билет, всё купышь.

Около мазанки стояли белые «жигули».

– Садись, быстрее будем, – предложил-приказал Ахмед.

Клава с готовностью села.

И поехали в ночи. Ахмед молчал. И она молчала. Потом подумала, что надо изобразить беспокойство.

– А чего так долго? Говорил – рядом!

– Я – говорил? Никогда не говорил! Близко – далеко, разницы нет. Человек – везде человек. Помогать надо.

– Ты куда меня везешь? Так не договаривались!

– Хорошо договаривались. Не надо много шума, дорогой.

И словно нарочно «жигули» притормозили около темных зарослей, от которых отделилась фигура и нырнула на заднее сиденье – рядом с Клавой. От нового попутчика пахло чем-то резким и кислым – чужим.

Это был тот самый Муса, люди которого похитили Виталика. Но Клава, естественно, не могла догадаться, что следует к цели почти прямым путём. А Муса, хоть и командир, любил проехаться сам, ощутить настоящую борьбу и настоящий риск.

Он был уверен, что Аллах его сохранит. А не захочет Аллах сохранять – какой-нибудь сумасшедший застрелит и на пороге собственного дома.

Рядом с командиром и старшим другом Ахмед заметно прихрабрился:

– Хорошо договорились, а шума не надо, скажи ему, Муса.

– Он понятливый, не будет дергать, – покровительственно отозвался Муса.

Пожалуй, резкий чужой запах, принесенный в машину Мусой, впервые испугал Клаву – что-то очень страшное надвинулось. Здесь не игры, не светлый спортзал, где она раскидывала мальчишек отработанными приемами. И покровительственный тон нового попутчика показался опаснее всякой угрозы.

– Ваши русские легко в плен себя дают, – с жуткой приветливостью объяснил Муса. – Идут как бараны. Покажешь конец ствола – он сразу твой. Я бы до смерти дрался, если меня в плен хватать! Мы смерти не боимся, Аллах наградит в раю, потому мы – мужчины. Не будешь дергать, да?

Клава молчала.

– Ну, скажи: не будешь дергать?

– Ваша сила, – пробормотала Клава совсем искренне.

– Наша правда, – поправил Муса. – Аллах велик.

Привезли её не в Грозный, в какое-то селение. Очень разрушенное. Потом оказалось: Мохкеты. Или наоборот – Мокхеты – кто чечен разберет…

Для испытания Муса сразу привел её в дом, где лежала иссохшая старуха. Оказалось, старуха безногая.

– Ваш самолет ракета кидал, – страшно улыбнувшись объяснил Муса.

Клаве приказали вкатить старухе маковый отвар.

– Не в кайф, а для боли, – счел нужным объяснить Муса.

Клава легко попала в вену – и тем самым выдержала экзамен. И почувствовала себя нужным специалистом, который может ставить условия:

– Комната мне нужна отдельная и чистая. Чтобы легче стерильность соблюсти.

– И капитал приобрести! – резко захохотал Муса, обнаружив неожиданное знание русских пословиц.

Борода закрывала ему половину лица и трудно было определить возраст. Он был весь – словно обезжиренный: под не по южному бледной кожей впалых щек, казалось, можно разглядеть мускулы, редко напрягавшиеся в улыбке. Глаза блистали из глубоко проваленных глазниц – как из пещер.

– Хорошо помогать, хорошо лечить – хорошо жить будешь, да, – определил Муса положение Клавы.

Он мог бы сразу сделать нового русского доктора пленником и водить к пациентам под конвоем, но чем-то молодой паренек ему понравился, хотя обычно он встреченных русских не любил – просто за то, что русские.

Поселили её в чистой комнате, только с трещиной в стене – как будто овраг в степи. Трещину хозяева заклеили газетами, чтобы не сыпалась внутрь всякая труха. потому что нет настоящей известки или штукатурки на ремонт.

Всем приходящим Клава старалась очень крепко пожимать руки своими тренированными кистями – чтобы по-мужски. Чтобы не подумали про нее неправильно. Тем более, все здешние мужчины носили бороды по велению Аллаха. От русского медбрата щетины не требовали, но безбородость свою Клава сама все время чувствовала как стыд. Хорошо, не было никакой общей бани, а то бы закончились сразу все приключения.

Про пленников она услышала сразу. Уже на третий день пришлось спуститься в подвал, где лежали на груде тряпок двое. Чеченец-провожатый указал:

– Этот болеть.

Несчастный пленник прикован был к скобе в стене – такие же скобы, но не в подвале, а наверху используют здесь как коновязи. Она с негодованием приказала снять наручник с больного – и её послушались. Но заговорить с пациентом она не могла: вокруг стояли трое стражей, дышали через плечо.

Клава спрашивала только: «Больно – не больно?» Болело сердце, инфаркт или не инфаркт не определить, наколола чем нашлось: папаверином и ношпой. Второй пленник все время молчал, но когда Клава сложила шприцы и ампулы в сумку, чтобы уходить, сказал как бы в воздух, не к ней обращаясь:

– Надо дни считать, чтобы не потерять время. Я держусь: дни считаю.

Пленника ударили по лицу. Он замолчал.

Клава вышла на свет, на солнце – и постаралась выдохнуть до конца смрадный подвальный воздух. А пробыла-то всего полчаса.

«Сволочи!» – твердила она про себя, «изверги!» Но понимала, что уговаривать извергов, чтобы те покаялись и отпустили пленников или хотя бы переселили их наверх в дома – бесполезно.

И выходило, что вот она в настоящей Чечне, и горы уже со всех сторон, но дела никакого нет, или хотя бы слова про её Виталика. А есть только служба Мусе и его компании.