Книга Мечты о женщинах, красивых и так себе - Сэмюэл Беккет

Нет, взаправду, несмотря на фасолину черепа и тягу использовать все излишки красок, она, так он думал, была воплощением мадонны Лукреции дель Феде. Ne suis-je point pale? Suis-je belle?[153]Ну конечно, бледная и красивая, моя belle Braut с зимней кожей, что как старый парус на ветру. Желобок между маленьким атлетичным или эстетичным кончиком птичьего носика и верхней губой был, уверяем вас, вечным источником восторга и изумления (если только одиночество фильтра не было нарушено острым насморком) для подушечи и ногтя его указательного пальца, трущего и трогающего и тыкающего в бороздку — так же как на протяжении долгих лет он полировал (экстаз истертости!) свои очки или сносил трели и мелизмы и судорожные всхлипы и вздохи безвыходной музыки Шопена или Пичона или Шопинека или Шопинетто или кто там трогал ее до глубины души, по крайней мере известно, что звали его Фред, он только и делал, что умирал (спасибо, г-н Обер), пестуя свой больничный талант (спасибо, г-н Филд)[154]и Kleinmeister's Leidenschaftsucherei[155](спасибо, г-н Беккет) или же переходил Сену или Пегниц или Тольку или Фульду, в зависимости от обстоятельств, при этом ни разу, ни в одном из вышеупомянутых случаев, ему не пришло в голову, что во всех упомянутых и схожих случаях (к сожалению, приходится отметить, что недостаток места обязывает нас исключить их описание из этой хроники) он не только не отказывал себе, но и прямо потворствовал мерзейшим и подлейшим проявлениям своеобразной сублимации. Несчастная маленькая влажная верхняя губа, что затычкой тянулась к ноздрям в утиной или змеиной усмешке, немного (совсем немного) смягчалась красивой линией губы нижней и чуть выступающим вперед, твердым, приапическим подбородком — по крайней мере, тут присутствовало восстановление сигнала и подтверждение обещания сентиментальной горячности, которую, впрочем, с готической силой выдавала и клинообразная голова этой рослой ветреницы. Иногда казалось, что ей нужно всего лишь сбросить паллий и Папа Иоанн Поцелуй-меня-в вмиг вспомнит об Орхидеях — такой, по крайней мере, она предстала в два послушнических дня: primo, пригвожденная, иначе не скажешь, к своей лоджии сияющим гинекологом; secundo, заключенная Термидором, в интересах собственных подмышек, в ванную комнату, горящая от стыда, да, и все же — оплакивающая обреченные оливки. Что ж, мы должны сказать, пожалуйста, без обид, такое эготерминальное безукоризненное надувательство вызывает у нас тошноту, если что-то вообще способно вызвать у нас тошноту. Какой бы она ни была, но она была не такой. Думаем, можно сказать, что она выглядела как сова цвета pietra serenа, попугай в Пиете. То есть иногда выглядела. В шлеме спасения.[156]

Клянемся Юпитером, какой же целомудренной видится нам теперь страсть, некогда соединившая двух этих молодых людей! Несомненно то, что не в наших тающих силах дать вам даже и отдаленное представление о той почтительности, с которой они — как бы это сказать? — прилеплялись друг к другу в экстазе и муке мистического слипания. Ессьсэр! Экстазе и муке! Сентиментальный сгусток, сэр, не поддающийся описанию. Не знаем ли мы наверное, что несчастный Белаква, отделенный от своей сладостной Веги двумя проливами и 29 часами в третьем классе, если ехать через Остенд, часами, состоящими из метаний в койке, и бессонницы, и крайнего напряжения белых червячков nervi nervorum,[157]и китайских хроматических песен в исполнении лягушек и коростелей, посвятил своему драгоценному голубому цветку один из лучших всхлипов Майских ночей.[158]Напр.:

В своей душе, смятенной и бесцельной,

Как темный кипарисовый огонь,

Я осознал, что я не стану цельным

И полностью свершившимся, доколь

Не буду поглощен тем белым жаром

Печальной ее сути, чтоб рука

Ничья не развела свершенной пары,

Необратимо ставшей на века

Единой с ясным и бесптичьим небом,

С чистейшим, породившим нас огнем,

Ради которого, за единеньем следом,

Мы странно и восторженно умрем,

Как сизигийных звезд ярчайший сонм,

Соединенных в вечном и одном![159]

У Лилли Ниэри прелестная лялька, а ее ученый Падди стал бакалавром искусств, и, клянусь святым мотыльком, не надо меня спрашивать, под каким они сидели деревом, когда он положил свою руку на ее, и ему это понравилось. Благодать на бедре, смотрим сквозь пальцы: что, по-вашему, сохранит красоту ее бедер? Персик-мельба и долгое долгое туда-и-обратно перед завтраком и гренками и. Целомудренная хладная Лукреция, и нечестивец в жестоком балетном трико, и Иисус, полезная кульминация, все сочится сквозь пальцы пустотой. Нет, больше — больше? — по-другому, а не просто моя сияющая агенезия. Нет-нет, не восхищайтесь так бурно. Нет, но я думал, я думал, что может быть жимолость вокруг моей колыбели, анона и мускатный орех на моей могиле, и Eingang?[160]Затем рукой, отнятой от нее, он перепачкал себе нос красным. Иисусе, это тоже было здорово. Не буду я смотреть на твой Дом Альбрехта Дюрера и на Адама Крафта, моя железная дева.[161]Не курить в пыточной камере. Нет, взаправду, не надо мне этого говорить! Итак, тоненькая маленькая рыжеволосая костлявая с красивым маленьким полненьким сыном в Ганновере, внезапно разразившаяся слезами, теперь я должна идти и dienen[162]в, другие метут улицы, но я устроилась и хожу dien в furchtbar, найти гостиницу, взять такси, нет? — пиши, к чертовой матери тебя, борись за своего полненького маленького hoffentlich[163]мудастого ублюдочка, я проведу ночь на вокзале, без «Бенедиктины»,[164]моя старая лысая возлюбленная, на твоем чердаке воняет, я не стану целовать твою шаловливую руку, das heist spielen,[165]моя скорбная нимфа, и tic doulheureux[166]в заращенной девственной плеве, как по-голландски шалава, моя грязная маленькая голодненькая маленькая костлявая птичка-стервятник моя whorchen[167]спрятавшаяся наверху на втором этаже в сторону бурга над ручьем, я вышлю тебе Schein,[168]когда буду Schwips.[169]Не пускать вонючий дым, слышишь ты меня, в вонючей Folterzimmer.[170]Мне пришлось спросить ее младшую сестру, и она закрыла мне гласный. Интересно, правильно ли я поступил, оставив свои записи дома, на 39 под восточным ветром. Что ж, возвращаясь к тому, о чем мы говорили, немного поковыряв в носу и почесав ляжки, Gott sei dank[171]он поднялся и оставил ее совершать омовения, ох не беси меня, не досаждай мне, позволь мне заплатить, позволь мне купить тебе etwas,[172]съешь мои маленькие сельдереевые Augen,[173]он не стал, он пошел ходить по горам, по долам как в сказке о дружбе кошки и мышки[174]или Marientotenkind.[175]Нет-нет, я не скажу всего, я не стану говорить вам всего. Нет, но вы, конечно, видите, кто он есмь? Смотрите! Heiliger[176]Брахмапутра! Разбойник в засаде. Любопытный Том[177]в велосипедных штанах, таких полным-полно! Он вставал и без страсти подкарауливал парочки, в священный день отдохновения нежившиеся в зарослях и у подножия холмов. Да, конечно, ну разумеется, вы правы, вам сложно понять, что я имею в виду, видите ли, давным-давно повел он маленькую пухлогубую девушку, я мог бы сказать Jungfrau, в лес, я мог бы сказать в Wald, и принялся подглядывать вместо того чтобы. Ах, правильно ли я поступил, оставив свои записи дома. Так что еще через некоторое время он вернулся и стал смотреть лукаво вместо того чтобы.