Книга Играющая в го - Шань Са

Обессиленный Минь засыпает, забыв тяжелую руку у меня на груди. На моем животе блестят перламутром несколько белых капель. Они теплые и обвиваются вокруг моих пальцев, как шелковые нити. Мужчины — пауки, расставляющие женщинам ловушку, сотканную из их семени.

Я тихонько встаю. Меня переполняет энергия, я готова начать партию в го.

В саду под деревом дремлет в шезлонге Цзин, лицо его прикрыто соломенной шляпой. Не знаю, когда он вернулся, понятия не имею, застал он нас за любовными играми или нет. В последний момент Цзин внезапно убирает шляпу и смотрит мне прямо в глаза. Отчаяние и презрение на его лице доставляют мне острое наслаждение. Я бросаю ему вызов, выдержав этот взгляд. Губы юноши дрожат, он не может произнести ни слова.

С улицы раздается протяжный крик торговца фруктами.

— Я бы съела персиков, — говорю я Цзину.

Он бьет кулаком по подлокотнику, вскакивает, выбегает и тут же возвращается с корзиной фруктов. Моет их у колодца и выбирает для меня самый большой. Мы молча поглощаем персики. Сок изо рта Цзина брызгает на рубашку.

Пронзительно кричат цикады. Запах нагретой солнцем листвы смешивается с ароматом моих волос. По стеклянному графину, как по аквариуму, плавает вуалехвост.

44

В казарме, среди вновь прибывших, выделяется разведчик капитан Накамура. Он не одержим женщинами, как остальные наши товарищи, замкнут и склонен к уединению. Окружающие дерзко над ним подшучивают, а он как будто ничего не имеет против роли кёгэна.[18]

В ресторане, выпив разом двадцать бутылочек сакэ, он засыпает и громко храпит. Однажды мы решаемся поквитаться с капитаном. Я бужу его, подтолкнув локтем, и спрашиваю:

— Голод, жажда, плотское вожделение — все это суетность чувств. Скажите, капитан, в чем, по-вашему, заключается суетность души?

Он поднимается, как призрак из могилы, и, не обращая внимания на наши смешки, начинает декламировать:

Пенью цикад

Безучастно внимала когда-то

В горной глуши,

А в этот осенний вечер

Так тяжело на сердце…

Сдерживая улыбку, я спрашиваю:

— Капитан, а что есть суета сует?

Он озадаченно чешет в затылке:

Мир, где мы живем,

Недолговечней

Лунного луча,

Что отразился

От воды в моей пригоршне…[19]

— Суета сует… суета сует — это…

Чтобы помучить его, я произношу, четко артикулируя каждый слог:

— Суета суетна, суета сует суетна вдвойне. Но ведь суета и суета взаимоуничтожаются. Суетность души есть смерть, а суета сует души — жизнь. Так где же наше место между жизнью и смертью?

Он смотрит на меня, не произнося ни слова в ответ. Его ошарашенный вид вызывает взрыв смеха у окружающих.

Однажды, придя к капитану с послеобеденным визитом, я замечаю в его комнате гобан.[20]Мы сразу решаем сыграть партию. К моему превеликому удивлению, тюфяк и путаник Накамура оказывается опасным и дерзким игроком. В казарме у него репутация безумца: он повсюду видит заговоры. На доске эта мания оборачивается излишней осторожностью.

Проиграв, капитан приглашает меня на ужин. Несколько чашечек сакэ почти сразу превращают нас в лучших друзей. Мы беседуем о китайской литературе. Он удивляется тому, как хорошо я говорю на мандаринском наречии. За гобаном люди сидят по разные стороны, но в обыденной жизни игра их сближает. Я без колебаний открываю ему душу.

Одна молодая китаянка из Пекина последовала за своим мужем-студентом в Токио. Он скоро умер от рака, оставив ее одну в целом мире с крошечным ребенком на руках. Зная три слова по-японски, без денег, она стучала во все двери, умоляя дать ей работу. Моя Матушка взяла китаянку в дом кормилицей. Ее появление стало для семьи даром Будды. Мои родители, как все японские отцы и матери, воспитывали меня в непреклонной суровости, наказывая за малейший проступок парой пощечин. С горящими щеками, слезами на глазах и тяжелым сердцем я кидался в объятия няни, и она жалела меня, орошая мою голову слезами. Чтобы облегчить детское горе и утешить, няня обнимала меня и рассказывала китайские сказки и легенды. Ее родной язык стал для меня языком мечты и утешения. Позже она научила меня декламировать стихи поэтов эпохи Тан и писать по-китайски. Она познакомила меня с «Суждениями» Конфуция, открыла волшебный мир «Сна в красном тереме».[21]Когда я читал вслух эти книги, мое безупречное пекинское произношение заставляло няню рыдать от счастья.

Китаянка выкормила моих брата и сестру — не только молоком, но и безграничной нежностью, а потом, в одно несчастное утро, исчезла. Год спустя Матушка безжалостно разрушила мои надежды: няня уехала к себе на родину и никогда не вернется.

Моя исповедь исторгла тяжелый вздох из груди капитана. Выпив сакэ, он поднялся и пропел, подражая жестам актера театра но и размахивая стеком, как веером:

— Останься он в живых

Ничто бы не пропало, но всего лишь исчезло бы.

К чему мне дальше жить,

Когда его образ, подобно дереву-метле,

То появляется, то исчезает.

Жизнь человека ничтожна и зыбка в этом мире,

Как жизнь цветка под ветром

Что дует ночами, решая,

Жить цветку или умереть,

А тучи поглощают свет Луны.

Если мне что и ведомо, то лишь тщета мира…[22]

Я аплодирую, охваченный печалью. Капитан кланяется, делает глоток сакэ.

Он меняет тему:

— Известно ли вам, что в центре этого города есть площадь, куда китайцы приходят играть в го? Невероятное зрелище. Игроки садятся за расчерченные на клетки столы и ждут соперников. Вы говорите по-китайски с великолепным пекинским произношением — переоденьтесь в гражданское и отправляйтесь сыграть партию.

Он выпивает стаканчик и продолжает:

— Меня давно интересует их игра, но я так ни разу и не решился сходить туда. Информаторы уверяют, что на площадь приходят только мирные горожане, но я убежден в обратном. С того момента, как в город проникли террористы, я слежу за всеми. Эти люди злоумышляют, чтобы погубить нас. Го — не более чем прикрытие: на площади, делая вид, что играют в войну, наши враги строят свои подлые планы.