Книга Путь Грифона - Сергей Максимов

Но самое удивительное было то, что в Первой конной Суровцеву были рады больше, чем совсем недавно в белогвардейском Крыму. И если Врангель со своим начальником штаба генералом Шатиловым поспешили от него избавиться, направив с глаз долой в Ливадию, к такому же невостребованному Слащову, то здесь всё было иначе. Казалось, что его здесь ждали. Мельком виделся с Ворошиловым.

– А-а, нарисовался, – протянув руку, приветствовал его член военного совета.

Суровцев собрался было докладывать о прибытии, но Климент Ефремович при этой первой встрече только махнул рукой. Он куда-то торопился.

– Некогда. Потом, потом…

Имея к началу четвёртого года Гражданской войны не только огромный опыт боёв, но и опыт противостояния руководству, и опыт интриг, Будённый и Ворошилов уверенно брали инициативу в свои руки везде, где только появлялись. Не прошёл мимо них и пример Сталина, который, где бы он ни был, сразу же «становился всем». Явившись в штаб Миронова, хмуро и молча обменялись рукопожатиями. Кроме командарма со стороны Второй конной присутствовали члены её реввоенсовета Д.В. Полуян и К.А. Макошин, ещё несколько человек из числа командиров и работников штаба.

– Рады видеть вас, – пощипывая такие же, как у Будённого, большие усы, приветствовал пришедших Миронов.

– И мы рады, – сдержанно ответил Семён Михайлович и сразу же атаковал. – Как же вы попали не на свой участок?

– Я не получал указаний, – точно начал оправдываться Филипп Кузьмич.

– Почему же мы знаем об этом указании? – бессовестно поинтересовался Ворошилов.

– У меня потеряна связь с командюжем, – попытался объяснить командарм Второй конной.

Что-что, а это, находясь сзади наступающей мироновской армии, Ворошилову и Будённому было хорошо известно. Они доподлинно знали, что командарм со своей армией сделал за них всю боевую работу на симферопольском направлении. И не мудрено было потерять связь при таком темпе наступления.

– Плохо получается, Филипп Кузьмич, – не отставал от Ворошилова Будённый, – в Керчи и Феодосии на суда грузятся врангелевцы, а вы отдыхаете в Симферополе. Я понимаю, тут легче – противник бежит… Да, нехорошо…

«Я замолчал. Молчит и Миронов», – написал спустя годы маршал Будённый ремарку к приведённому диалогу. А то что противник бежал от Второй конной, он, можно подумать, не знал и не ведал ни тогда, ни пятьдесят лет спустя.

– Да вы знаете, что у нас под Карповой балкой было?! – давясь обидой, выкрикнул кто-то из мироновцев.

– Не знаем. И никто не знает. Доклада или рапорта не было – значит, ничего и не было, – закреплял успех интриги Ворошилов. – Нас вон товарищ Троцкий прошлым летом быстро научил. Мы ему про Львов толкуем, а он нам так и сказал… Откуда, говорит, я знаю. Вот и мы не знаем. Приказано вам на Керчь и Феодосию наступать, вот и надо было туда наступать. А вы здесь. На нашем участке.

– Принимаю на себя командование симферопольским гарнизоном. И начинайте учёт пленных, – решительно заявил в свой черёд Будённый.

Обида на несправедливость происходящего быстро распространилась из штаба во все части Второй конной армии. Менее подверженные коммунистическим иллюзиям махновцы непроизвольно стали поглядывать в сторону крымских перешейков, за которыми осталась привольная степь и вольная воля. Но было уже поздно пытаться беспрепятственно выбраться из подобного закупоренной бутылке Крыма. Особый отдел ещё одной красной армии, а именно четвёртой, уже приступил к разработке планов разоружения бывших союзников.

А что же махновцы? Будучи ударной силой армии Миронова, они участвовали во взятии Евпатории, Севастополя, Керчи и Ялты. Пятнадцатого ноября махновская Особая бригада, или, как они сами себя называли, Крымская группа, по приказу Филиппа Кузьмича Миронова начала передислоцироваться в Евпаторию для несения гарнизонной службы. Так получилось, что, пытаясь оградить своих боевых товарищей от соприкосновения с частями других армий, Миронов оказал им медвежью услугу. Теперь махновцы размещались компактно.

Для разоружения и расправы над ними следовало их только окружить и отсечь от возможных путей отступления. Потеряв бессчётно бойцов убитыми и ранеными в самой бригаде и в других частях и дивизиях, к которым они прикреплялись, махновцы были серьёзно обескровлены. Но говорить о том, что их можно брать голыми руками, не приходилось. Эти люди могли и за себя постоять, и дать сдачи любому, кто попытается напасть. К тому же их популярность в Красной армии стала столь велика, что уже и мироновцы стали называть себя махновцами. Чтобы не тратить время на разъяснения, кто к кому прикреплён и какая часть первой вошла в тот или иной населённый пункт.

Впервые в жизни Суровцев не работал и не служил, а, как говорится, «отирался при штабах». Пользуясь тем, что пока до него не было никому дела, он сходил и в штаб армии Миронова, где шумно обсуждался и сразу же осуждался приказ Фрунзе о разоружении махновцев. Заглянул в только что созданный особый отдел Чёрного и Азовского морей. Вышел оттуда с настоящим мандатом с подписью и печатями.

При выходе из помещения, у большой голландской печи с синими изразцами, обратил внимание на разноцветную, пёструю гору непонятного происхождения. «Погоны! Офицерские погоны», – изумился он. Каких их только не было! Большинство чёрных с разными кантами, различных добровольческих дивизий. Алексеевские, корниловские, марковские, дроздовские и другие… В основном обер-офицерские погоны… Хотя попадались и подполковничьи, и полковничьи погоны старших офицеров…

– Что это у вас? – спросил изумлённый Суровцев у молодого чекиста, растапливавшего печь.

– Сам, что ли, не видишь? – нарочито грубо ответил молодой человек.

– Вы ими печь топите? – не мог поверить своим глазам Суровцев.

– А куда их ещё? Солить их, что ли? Их и не перешьёшь ни на что. Жопу и то не подотрёшь, – рассмеялся чекист, – твёрдые…

Эта груда погон расстрелянных офицеров навсегда осталась в памяти Сергея Георгиевича мучительным, щемящим символом уничтожения русского офицерства.

Едва ли не первым, даже раньше командования, узнал от телеграфистов о приказе выводить Первую конную армию из Крыма. «Вступил в должность командующего Вооружёнными силами Украины и Крыма. Приказываю: к 5 декабря 1920 года сосредоточить дивизии 1-й Конной армии в районе Александровки. С последующим выдвижением в направлении Екатеринослав – Харьков», – гласила телеграмма Фрунзе.

Не пропуская ни одного документа, ни одного приказа, попавшегося на глаза, он достаточно хорошо стал представлять военную и политическую обстановку на полуострове. Противоречивая россыпь событий точно стекляшки смальты складывалась в мозаику. Становилось понятно, что процессы, происходившие вокруг, приобретали страшный, необратимый и жуткий характер.

Издав приказ об обязательной регистрации всех офицеров армии Врангеля, получив объёмные списки оставшихся, Крымский ревком силами особого отдела четвёртой армии и особого отдела Чёрного и Азовского морей стал арестовывать зарегистрированных офицеров. То вызывая их для повторной регистрации. То проводя ночные облавы по имеющимся адресам. Сначала слухи, а затем и жуткие подробности повсеместных массовых расстрелов заполонили полуостров. Планомерность и методичность проводимых акций не оставляла ни у кого сомнений в том, что проведение казней санкционировано на самом высоком уровне. Суровцеву попался грязный надорванный плакат с обращением «К офицерам армии барона Врангеля». Это было воззвание, перепечатанное из газеты «Правда» за № 202 от 12 сентября 1920 года. Уцелел он, вероятно, только потому, что был напечатан на качественном картоне. Листовки на обычной газетной бумаге, по обыкновению, сразу после прочтения скуривали в самокрутках.