Книга Ангел, автор и другие - Джером Клапка Джером

— А, вы англичанин!

— Ну и что? — ответил я.

Дело было во время Бурской войны, а потому вполне можно было предположить, что месье намерен предъявить претензии островной нации в целом. Я оглянулся в поисках метательного снаряда.

— Вы англичанин, английский, да, — упрямо повторил официант.

До меня дошло, что бедняга всего лишь хотел задать вопрос. Я признался в грехе и, в свою очередь, обозвал его французом. Он не стал спорить. Завершив, таким образом, церемонию знакомства, я решил заказать обед и сделал это по-французски. Честно говоря, похвастаться блестящим знанием языка Вольтера и Руссо не могу, поскольку никогда не хотел его учить. В детстве инициатива всегда принадлежала взрослым. Сам я, подчиняясь внешним обстоятельствам, старался запомнить как можно меньше. И все же учителям чудом удалось впихнуть такое количество знаний, которое позволило без особых проблем жить в тех краях, где люди не могли или не желали изъясняться иным способом. Вот и сейчас, предоставленный самому себе, я мог бы насладиться вполне удовлетворительным обедом, тем более что долгое путешествие и голод — верные союзники повара. Да и готовили в этом отеле хорошо. Как долго я мечтал о сытной трапезе! Воображение рисовало аппетитные блюда: consomme bisque, sole au gratin, poulet sautee, omelette au fromage.

Официант в процессе развития

Большая ошибка — придавать значение плотским радостям, теперь я это отлично понимаю. Но тогда едва не сошел с ума. Дурень даже не хотел меня слушать. Он раз и навсегда вбил в свою чесночную башку, что англичане едят исключительно говядину и больше ничего. Все мои предложения были небрежно отброшены, словно лепет несмышленого ребенка.

— Хороший бифштекс. Почти не жареный. Да? — прошамкал он на ломаном английском.

— Нет, — решительно воспротивился я. — Не хочу ту штуку, которую повар французского провинциального отеля называет бифштексом. Хочу есть. Хочу…

Судя по всему, официант не понимал ни по-английски, ни по-французски.

— Да-да, — жизнерадостно перебил он. — И обязательно с курошкой.

— С чем? — в ужасе переспросил я. На миг показалось, что на своем странном языке он предлагает нечто вроде домашней птицы.

— Курошка, — повторил он. — Вороной курошка. Да? И святой певец.

Я с трудом удержался, чтобы не послать его к святым певцам. Думаю, он имел в виду вареную картошку и светлое пиво. Пять минут ушло исключительно на изгнание из атмосферы идеи о бифштексе. К тому времени как цель была достигнута, содержание обеда утратило смысл. В итоге я заказал pot-du-jour и телятину. По своей инициативе официант добавил что-то, по виду подозрительно напоминавшее компресс. Попробовать я не решился. Он, правда, не без труда объяснил, что это сливовый пудинг. Предполагаю, что он сам его и приготовил.

Беда в том, что самоуверенный парень типичен. За границей такие попадаются на каждом шагу. Они переводят на английский ваш счет, называют десять сантимов пенсом, обменивают валюту по курсу двенадцать франков за фунт и с энтузиазмом насыпают вам в руку пригоршню монеток стоимостью в одно су в качестве сдачи с наполеондора.

Официант-жулик — обычное явление в каждой стране, хотя в Италии и Бельгии эта порода встречается особенно часто. Но английский официант, попавшись на обмане, обижается — ему хочется выглядеть достойно. Мошенник-иностранец не теряет чувства юмора и не держит зла на дотошного клиента. Возможно, он несколько опечален вашим лексиконом, но лишь потому, что искренне волнуется за вас и ваше будущее. Чтобы успокоить, предлагает еще четыре су. Из уст в уста передается история о французе, который, не зная, сколько составляет плата за проезд, выработал собственную тактику и терпеливо выдавал лондонскому извозчику пенс за пенсом, до тех пор пока на лице последнего не появлялось удовлетворенное выражение. Должен признаться, что не очень верю в правдивость легенды. Давно и хорошо зная представителей данной породы, готов поспорить, что кто-нибудь из них и по сей день сидит, нагнувшись и протянув руку. Лошадь давно пала, коляска уже скрылась под кучей медяков, и все-таки на утомленном лице до сих пор не промелькнуло даже тени довольства.

Однако методика расчета пересекла Ла-Манш и проникла в сознание иностранного официанта, особенно того, который обслуживает в железнодорожном буфете. Он выдает путешественнику по одному су, монетку за монеткой, с видом человека, расстающегося с накоплениями всей жизни. Если спустя пять минут вы все еще выглядите недовольным, благодетель внезапно поворачивается и удаляется. Вы решаете, что щедрый европеец пошел распаковывать следующий сундук с мелочью, но, безрезультатно прождав четверть часа, начинаете наводить справки у других официантов.

Все они моментально мрачнеют. Вы затронули больную тему. Да, этот человек когда-то здесь работал, собственно говоря, еще совсем недавно. А вот что с ним произошло, они, увы, не знают. Но если вдруг когда-нибудь доведется встретить коллегу, они непременно сообщат, что вы ждете. А тем временем громоподобный голос оповещает, что поезд вот-вот уйдет. Вы поспешно убегаете, утешая себя тем, что могло быть и хуже. Хуже может быть всегда, а иногда действительно бывает.

Его мелкие ошибки

Официант в буфете Северного вокзала Брюсселя однажды дедуктивным методом определил стоимость чашки кофе и, получив из моих рук купюру достоинством в двадцать франков, старательно отсчитал сдачу. Мне досталась монета в пять франков, маленькая турецкая монетка, достоинство которой и по сей день остается тайной, откровенно испорченные два франка и горсть сантимов весом примерно от четверти фунта до шести унций. Выдачу господин произвел с видом человека, подающего милостыню назойливому нищему. Мы посмотрели друг на друга. Полагаю, он каким-то таинственным образом уловил мое недовольство, потому что неохотно достал из кармана кошелек. Жест означал, что ради удовлетворения неумеренных запросов клиента человек вынужден обратиться к личным ресурсам, однако жалость не затронула моего черствого сердца. Он медленно выудил из глубины портмоне монетку в пятьдесят сантимов и бросил в неопрятную кучу на столе.

Я предложил официанту присесть, поскольку стало ясно, что на некоторое время бизнес нас объединит. Кажется, он догадался, что я не полный идиот. Вплоть до этой минуты суждение, должно быть, основывалось исключительно на внешности. Удивительно, но мой визави ничуть не обиделся.

— А! — воскликнул он и жизнерадостно рассмеялся. — Месье понимает! — Смел мусор обратно в свой мешок и отсчитал нормальную сдачу. Я схватил его за руку и настоял на продолжении приятного общения, до тех пор пока не пересчитал все деньги до единого медяка. Ушел он, добродушно усмехаясь, и тут же начал рассказывать о забавном случае ближайшему сослуживцу. Когда я покидал заведение, оба мне поклонились и, продолжая улыбаться, пожелали счастливого пути. В подобной ситуации британец дулся бы целый день.

Когда я был моложе, мне дорого обошелся один официант, невинно принявший посетителя за наследника всего состояния клана Ротшильдов. Думаю, самая эффективная тактика в подобном случае — решительно пресечь заблуждение с самого начала. Необходимо прервать рассуждения о «Перье-Жуэ» 1884 года и «Шато-Лафит» года 1879-го и спросить как мужчина мужчину, что он думает о сен-жюльене стоимостью в два франка шесть су. После этого парень обычно спускается с облаков на грешную землю и даже иногда проявляет здравый смысл.