Книга Таинственный спаситель - Элизабет Хойт

Но она уже направилась к канапе, заговорив наигранно бодро:

— Думаю, сегодня мы начнем с простого. Бал у герцогини Арлингтон через неделю, и если только вы уже не умеете танцевать…

Она явно не желала говорить о ребенке. Интересно. В ответ на ее вопросительный взгляд он покачал головой.

— Нет, конечно же, нет, — вздохнула она. — Значит, нам придется очень скоро начать уроки танцев. Вам понадобится освоить по крайней мере шаги, но, если удастся довести вас до стадии, когда вы не станете наступать партнерше на ноги, я буду более чем удовлетворена.

— Вы так добры, — пробормотал он.

Она прищурилась, словно возражала против его чересчур сухого тона.

— Думаю, потребуется также и новое платье. Полагаю, что-нибудь из кремового или светло-голубого шелка?

Он воспротивился.

— Нет.

Ее сочные губы решительно сжались.

— Вы не можете появиться в свете в таких обносках, как те, что на вас. Этому сюртуку, наверное, лет десять, не меньше.

— Всего лишь четыре года, — мягко возразил он. — И я не могу принять от вас, миледи, такой щедрый — такой личный — подарок.

Она склонила голову набок, разглядывая его, и это напомнило ему ворону, которая вертит головой, раздумывая, как расколоть орех.

— Считайте это подарком от Женского комитета. Мы высоко ценим то, что вы делаете для приюта, и новое платье, чтобы вы могли вращаться в обществе, едва ли излишнее расточительство.

Он хотел отказаться, но ее аргумент был веским. Уинтер вздохнул про себя.

— Ну хорошо, но я настаиваю на более темных цветах: черном или коричневом.

Ей пришлось удержаться от попыток убедить его носить что-нибудь вызывающее — ярко-розовое или лавандовое к примеру, — но, по-видимому, она все же решилась на компромисс.

— Прекрасно. — Она отрывисто кивнула. — Я послала за чаем, чтобы мы могли попрактиковаться сегодня по крайней мере в чаепитии. И естественно, подумала, что мы можем попробовать вести беседу.

— Естественно.

— И хотя сарказм имеет место в светском обществе, лучше использовать его умеренно, — мило проговорила она. — Весьма строго умеренно.

Последовала короткая пауза, во время которой Изабель удерживала его взгляд. Ее голубые глаза были удивительно притягательными, а взгляд — удивительно настойчивым.

Уинтер склонил голову.

— О чем бы вы хотели побеседовать?

Она снова улыбнулась, и он ощутил отклик на эту улыбку где-то в самых глубинах своего существа, моля, чтоб это не отразилось у него на лице.

— Джентльмен часто говорит даме комплименты.

Она хочет от него комплиментов? Уинтер вгляделся в лицо своей наставницы в надежде, что это шутка, но она, похоже, говорила серьезно.

Уинтер тихо вздохнул.

— Ваш дом очень… уютный.

Тут до него дошло, что это за ощущение, которое не покидает его в этом доме: чувство уюта. Чувство дома. Вот что это такое.

Он взглянул на Изабель, весьма довольный собой.

Леди Бекинхолл, судя по всему, пыталась спрятать улыбку.

— Строго говоря, это не совсем комплимент.

— Почему?

— Вы должны похвалить убранство дома, — терпеливо объяснила она, — вкус хозяйки.

— Но мне нет дела до убранства или вкуса, о котором вы говорите. — Он поймал себя на том, что возражает с пылом. — Наверняка ценность дома должна измеряться его уютностью? А в этом случае назвать ваш дом очень уютным — высочайший из комплиментов.

Она склонила голову набок, словно обдумывая его слова.

— Полагаю, вы совершенно правы. В доме человек должен чувствовать себя уютно. Благодарю за приятный комплимент.

Странно, но от такой оценки его аргумента у него в груди разлилось тепло. Естественно, он не показал виду — лишь склонил голову в знак признательности.

— Но, — продолжала она, — общество придает мало значения домашнему уюту, посему, как бы ни были мне приятны ваши слова, они не сгодятся в бальном зале или музыкальном салоне, как вы и сами, я уверена, понимаете.

Дверь позади него открылась, и потянулась вереница служанок с подносами.

Уинтер подождал, пока все они поставят подносы и будут отпущены, потом посмотрел на нее, эту женщину, слишком умную для легкомысленного общества, в котором вращается.

— Вижу, вам придется полностью изменить мою точку зрения.

Она вздохнула и наклонилась, чтобы разлить чай.

— Не полностью. Кроме того, — она послала ему еще одну из своих мимолетных, сногсшибательных улыбок, когда ставила чайник, — сомневаюсь, что вы настолько неустойчивая личность, чтоб вас так легко можно было изменить. Прошу, идите же присядьте со мной.

Он все еще стоял, несмотря на боль в правой ноге, словно готов был либо бежать, либо сражаться. В присутствии этой женщины вся его галантность куда-то испарялась.

Уинтер сел на канапе напротив леди Бекинхолл. Низкий столик с чайным сервизом был словно защитный барьер между ними. Он с трудом устоял перед желанием помассировать раненую ногу, которую начало неприятно дергать.

Она бросила на него вызывающий взгляд, но никак не прокомментировала его выбор места и вручила одну из чашек.

— Вы пьете без сахара и без сливок, полагаю.

Он кивнул и взял чашку. Чай оказался крепким, горячим и такого качества, которое ему не часто доводилось пробовать.

— Итак, — сказала леди Бекинхолл, размешивая сахар и сливки в своей чашке, — хотя я и ценю ваш комплимент относительно моего дома, большинство комплиментов, которые вам придется делать в бальном зале, будут более личного свойства. Что-нибудь о глазах леди, ее волосах или платье, к примеру, будет наиболее уместно.

Она отпила чаю, наблюдая за ним поверх чашки этими своими чертовски проницательными голубыми глазами.

И он, похоже, не в состоянии был сдержаться. Он оглядывал ее тело, словно сочинял подходящий комплимент. Дамам полагается сидеть совершенно прямо, даже он это знает, но леди Бекинхолл раскованно откинулась на подушки, спрятав ноги под диван. В таком положении грудь ее выдавалась вперед, хотя он и не думал, что это было сделано намеренно. Насыщенно-золотистая ткань ее платья с низким вырезом нежно льнула к бледному мягкому телу.

«Я готов убить за то, чтобы хоть одним глазком увидеть твою обнаженную грудь. Готов сам умереть за то, чтоб хоть на мгновение ощутить вкус твоего соска на своем языке».

Нет, это, пожалуй, не совсем то, чего она ждет.

Уинтер прочистил горло.

— Ваш голос, миледи, заставит позеленеть от зависти соловья.

Она удивленно заморгала.