Книга Враги - Дмитрий Шидловский

— Мой однокашник, североросский дворянин, заявил, что москали принесли в Северороссию рабскую душу Востока, — улыбнулся Алексей.

— Это цветочки по сравнению с тем, что я слышу в университете, — хмыкнул Санин. — Хотя с подобными заявлениями я сталкивался и в нашем мире, в Польше восьмидесятых. А это уже симптом. В нашем мире подобные вещи привели к развалу социалистического блока. В этом — могут означать только развал империи. Как только ее тряхнет достаточно сильно, Северороссия отделится, и ничто этому не помешает.

— И что с того?

— А то, что коренные северороссы — это люди с совсем иным менталитетом, чем выходцы из Московии. В унию они пошли, полагая, что Московия движется в сторону Запада, и рассчитывая усилиться с ее помощью. Обратите внимание, во все последующие годы, как только империя пыталась свернуть с общеевропейского пути, здесь сразу возникала мощная оппозиция. И при Николае Первом, и при Александре Третьем здесь действовали многочисленные тайные общества, которые боролись за выход из империи. И они находили поддержку среди всех сословий Северороссии. До сих пор двуглавый орел достаточно крепко держал северороссов в когтях, но когда его хватка ослабнет…

— Вы считаете, прихода коммунистов к власти не избежать? — прервал его Алексей.

— Нет, — покачал головой Санин, — это естественная реакция на все, что творилось в Российской империи аж со времен Ивана Третьего. Вы же знаете, если сильно отклонить маятник вправо и отпустить, он неизбежно уйдет на сопоставимое расстояние налево, и колебания угаснут далеко не скоро. Чтобы избежать революции и крови в начале двадцатого века, нужно было начинать реформы минимум в начале века девятнадцатого. То есть, не выпуская маятника из рук, выводить его в равновесное положение. А теперь, увы, у властей больше нет сил удерживать его.

— Но Северороссию-то можно спасти? — внезапно воспрял духом Алексей.

— Полагаю, да, — спокойно ответил Санин.

— Тоже неплохо, — выдохнул Алексей.

— А вы, сударь, простите, самолично ее спасать намерены? — поднял брови Санин.

— Конечно, — отозвался Алексей.

Санин чуть помолчал, потом тяжело вздохнул и произнес, глядя в глаза ученику:

— Вижу, отговаривать вас бессмысленно. О том, что вы подвергаете себя огромной опасности, я уже говорил. Хочу предупредить еще вот о чем. Раз уж вы решили вторгаться в историю, запомните: придется лить много крови. Так или иначе вы встретите сопротивление, а в этом мире — сопротивление вооруженное. Вы будете вынуждены убивать ради достижения своей цели, а это не совсем то, что убивать ради сохранения своей жизни.

— Но ведь я ради людей, — протянул Алексей.

— Благими намерениями устлана дорога в ад, — погрустнел Санин.

— Вы слишком мрачно смотрите на вещи, — покачал головой Алексей.

— Может быть, — вздохнул Санин. — Но я был обязан предупредить.

* * *

В последний раз бросив взгляд на яркое майское солнышко, Алексей отворил дверь и быстро спустился по узкой лестнице вниз, в темноту тира. Мичман Костин, как обычно, был там. Сидя на стуле спиной к входу, он чистил разложенные перед ним на столе револьверы. Казалось, старый стрелок был полностью поглощен этим занятием и ничего не замечал вокруг. Алексей бросил взгляд в сторону небольшой двери в глубине тира. Там Костин в свое время оборудовал специальную комнату с движущимися и внезапно появляющимися мишенями, в том числе и теми, в которые по условиям стрелять было нельзя (как объяснил мичман, чтобы в своих и в ни в чем не повинных не палить). Почему-то сейчас Алексею стало печально, что ему больше не суждено войти туда. Тяжело вздохнув, он двинулся к наставнику. Стараясь ступать как можно тише, он подошел к Костину сзади и приготовился громко приветствовать его по уставу, но мичман, как всегда, опередил его.

— Чего явился? — буркнул стрелок, не оборачиваясь. — У тебя же сегодня выпускной бал.

— Извините, — смутился Алексей, — пришел попрощаться. Завтра утром убываю в распоряжение штаба флота.

— Ну, прощайся, — проворчал Костин, поднимаясь и оборачиваясь.

Его взгляд упал на большую красную папку, которую Алексей сжимал в руках. Алексей протянул ее наставнику и произнес:

— Простите, чрезвычайно стеснен в средствах, рад бы сделать более серьезный подарок, но пришлось ограничиться только этим адресом.

Костин раскрыл папку и, пробежав глазами короткую благодарственную надпись, принялся читать аккуратно написанный Алексеем текст песни Высоцкого «Бывший лучший, но опальный стрелок». Высоцкого Алексей любил и многие его вещи, как и эту, знал наизусть. Не будучи в силах приписать себе чужие стихи, он подписал их: «Поэт В. Высоцкий».

Закончив чтение, Костин расхохотался, а потом сказал, вытирая слезы:

— Вот написал! Что за поэт такой?

— Из Москвы, — ответил Алексей.

— Да, замечательные стихи, — протянул, успокаиваясь, Костин. — У твоего Высоцкого большое будущее. Спасибо, удружил. Хороший подарок.

— Извините, скромный, — смутился Алексей.

— Плюнь, — махнул рукой Костин, — дорог не тот подарок, что стоит много денег, а тот, что от сердца. Спасибо.

Он обнял ученика. В тире возникло неловкое молчание, которое нарушил Костин:

— Ну, поздравляю, мичман Татищев.

— Спасибо, — кивнул Алексей.

— Что же, на войну? — погрустнел Костин.

— Так точно! — Алексей щелкнул каблуками.

— Да ты головой не бодайся, лучше думай, — поморщился Костин, возвращаясь к столу с разобранными револьверами. — За кого воевать-то идешь?

— За отечество, — чуть менее бодро отозвался Алексей.

— А, ну да, — еще больше погрустнел Костин, — конечно. В добрый час. Бог даст, выживешь. Только знаешь что, парень? Когда эта дурацкая война закончится, подавай-ка ты в отставку. Обидно жизнь тратить на службу толстопузым сановникам и продажным политикам. Ты умный, ты понимаешь, о чем я. В мире много хороших мест для человека с метким глазом и верной рукой. Хочешь — в джунгли, хочешь — в Заполярье, но от этих — беги. Даже если они не убьют тебя, то все соки из тебя выпьют, а дотом выбросят на помойку, как ветошь. Не служи им. Живи для себя.

— А потом вот так, в тире… — неожиданно для себя пробормотал Алексей.

— А хоть бы и в тире, — ухмыльнулся мичман. — Ты что, не видишь, что я счастливый человек? Не видишь? Ну и дурак. Деньги — дрянь. У меня они были. Однажды за месяц заполучил столько, сколько морскому офицеру за двадцать лет платят. Все спустил. Дурак был, признаю. Мог бы сейчас где-нибудь во Флориде на вилле прохлаждаться. Но я хотел спустить и спустил. Не в том дело. Я всегда был себе хозяин, хочу — пошлю подальше, хочу — приму как лучшего гостя. Я даже сейчас любого послать могу, хоть и в погонах. Когда служишь ради денег и карьеры, нет у тебя такой роскоши. А когда думаешь, что служишь отечеству… Еще обиднее, когда видишь, как все, чего кровью добился, разворовывается, губится чиновниками. Если хочешь людям послужить, не министерству служи, не государю. Тем, кому хочешь помочь, напрямую добро делай. Учи, лечи, деньги раздавай, что хочешь. Если самому надо денег, их не только лизанием начальственных задов добыть можно. А положение в обществе — это вообще ничто. Великая честь, думаешь, с президентом поручкаться, с генералом кофейку попить?! Те же мерзавцы, что поезда на американском западе грабят, только удачливее. Положение в обществе — лишь средство успокоить совесть, которая постоянно будет твердить тебе, что ты пошел не туда, потратил жизнь не на то. Ты еще молодой, а я этих генералов-адмиралов повидал. Был у меня один друг в Америке, индеец. Знаешь, парень, я горжусь не тем, что с генералами за одним столом ел, а тем, что с ним за одним костром сидел. Все генералы и президенты его мизинца не стоили. Да он и не хотел с ними разговаривать. Он со мной разговаривал. Имущество у него было — дрянь. Все на себе унести мог. Иной дурак презирал бы его за это. Но я знал, что он богаче всех миллионеров. Ему принадлежал мир. Понимание у него было. Так что, парень, ценнее понимания ничего у тебя не может быть, потому что оно позволяет тебе распоряжаться собой и не дает другим вертеть тобой и пользоваться твоим имуществом. Туда иди, где ты сам себе хозяин, не давай себя облапошить.