Книга Королева сыска - Галия Мавлютова

Директор ощутил неуют. И, быть может, не только от странного разговора, но и от взгляда собеседницы, который поначалу праздно перебегал с предмета на предмет, а теперь буквально вонзился в директорские зрачки… Хотя нет, не в зрачки она смотрела. В мочку уха. И взгляд казался похожим на хирургический скальпель. Хорошо поставленный оперский взгляд. А директор давно не встречался с операми. Утратил сноровку, разучился «держать» такие взгляды. Да и как удержишь, если в глаза не смотрит?..

— Так вот. — Ее голос изменился, похолодел, зачерствел. — Я не один год зарабатывала себе репутацию, заработала и дорожу ею. Если я дам слово да еще в присутствии третьего лица, то, как думаете, Борис Алексеевич, могу я его не сдержать, могу испоганить многолетние усилия?

— Хоть убейте, не пойму, о чем это вы. Ну, допустим, можете. То есть, я хотел сказать, не можете… В смысле, если слово дадите — то сдержите.

Верю. Вы удовлетворены? А то мне ехать скоро.

Гюрза наклонилась вперед и тем же тоном, холодным, как ледяная глыба, продолжала, будто и не слышала ответа:

— Я тебе, Болек (директор вздрогнул, услыхав свою кличку), сейчас дам слово, что не слезу с тебя, пока не раздавлю, как этот окурок. — О стеклянное дно пепельницы расплющился белый фильтр «Салема». Голос Гюрзы, оставаясь тихим, звучал теперь как удары молота по наковальне, взгляд, словно бы консервным ножом — банку, вскрывал череп собеседника. — Я лишу тебя всех этих прелестей: кондиционеров, тачек, секретарш. Ты у меня сядешь, хоть на год, хоть за хулиганку по двести шестой, но сядешь. И уже не выйдешь.

Я сделаю так, что твои дружки очень скоро узнают, что ты стучишь мне. Лично мне. Давно и качественно. И может быть, ты даже не успеешь сесть.

Еще — я натравлю на тебя всех своих оперов.

У меня много друзей, которых стоит только попросить. Ты понял, Болек? Я дам тебе сейчас слово и уйду. И все! И потом, хоть в ногах у меня валяйся, назад я его не возьму. Так давать слово или нет?

— Что вы от меня хотите? Я не у дел! — уверенность, а точнее, припудренная наглость сошла туда же, куда и румянец на щеках. Руки, уже расцепленные, лежали на столе, ерзая по нему.

— Немного. Кто тебе сообщил, что Марьев больше не жилец?

— Ну, это… По телику же передавали…

— Не гони, да?! — впервые за все это время Юмашева повысила голос. — Я спрашиваю, кто тебе брякнул об этом до убийства?

— Я не… Откуда вы?..

— Болек, Болек, — Юмашева вдруг успокоилась и вальяжно откинулась на спинку. Произошла мгновенная смена эмоциональной окраски разговора, отчего Болек занервничал еще больше. — Ну что ты словно ребенок, право слово. Кое-кто оказался поумнее тебя. Шепнул мне на ушко, как ты хвастался своей «информированностью». Но кто тебе на ушко шепнул, а? И только дешевых номеров со мной прокручивать не надо — «не у дел, не знаю, я честный бизнесмен». Я уйду, а потом вернусь и выпотрошу тебя быстро и с удовольствием.

Ты мне все скажешь, но от отсидки не уйдешь, потому как я слово-то свое нерушимое дам… Ну?!

— Коньяку из бара… можно, я?.. — Директор покинул кресло. Вроде бы был он парнем рослым, но теперь почему-то казался маленьким, похожим на колобка.

— Мне некогда, — Гюрза тоже поднялась. — Как и тебе. И на работе я не пью. Так что всего хорошего, Борис Алексеевич.

Борис Алексеевич махнул рукой и снова опустился в кресло. Увы, он понимал, что Гюрза не блефует. Как бы ей ни нужен был человек, не по делу ляпнувший про Марьева, она действительно может взять и просто так уйти. Ни с чем. Мол, лажово провела допрос и не выведала нужную информацию — ну и пес с ней… Но понимал он и то, что она слово сдержит. И доставшееся с таким трудом директорское кресло уплывет навсегда. Вместе с его директорской задницей. А эта падла Гюрза через денек-другой найдет другого, кто тоже слышал от Тенгиза про заказуху депутата и кто молчать не будет…

Виктор Беляков мог бы поклясться, что слышит, как скрипят колесики в мозгу Герасимова.

Выход из положения ищут. Но тщетно: Гюрза приперла директора к стенке. Будь у Болека немного времени — день, час, минута, — он бы выкрутился.

Однако у него не было даже минуты.

— А… а мне вы сможете дать слово, что я нигде никак не засвечусь? За себя слово и за него, — наконец подал голос Борис Алексеевич и страдальчески кивнул на молчащего Виктора.

— Дам я тебе такое слово, Болек, дам. — Гюрза поморщилась и не садясь закурила новую сигарету от директорской зажигалки. — В следующий раз не будешь языком трепать прилюдно. Давай про дело. Откуда ты узнал, что Марьева собираются гасить? Кто из твоих знакомых ляпнул?

Директор до сих пор еще что-то прикидывал, и эти прикидки отражались на его лице: брови изогнулись дугами, оттопырилась губа, искривились уголки рта. Но все эмоции пропали с лица, когда Борис Алексеевич решительно потер ладонями по столу. Он, похоже, сделал выбор.

— Короче, так, — Борис Алексеевич кашлянул в кулак. — Еще в октябре это было. Один черный грузин, Тенгизом звать, пригнал тачку на продажу.

Тачка чистая, гадом буду, и мы…

* * *

— Что думаешь, Виктор? Какие мысли имеешь? — спросила Гюрза, когда они сели в машину.

Заурчал мотор, заработала печка.

— Прижали вы его грамотно, — начал Беляков. — Разделали под орех. М-да… — он запнулся, глядя, как на лобовом стекле тает снежная крупа.

И честно ответил на вопрос:

— Вот только, Гюзель Аркадьевна, вы его своим именем прижали. Известностью. Гюрзой придавили. Без этого… — Виктор развел руками, — без этого не стал бы он откровенничать.

Гюрза его словно бы и не слушала, думая о своем.

— Верно, я его на примитивный понт взяла, — наконец кивнула она. Такая погода вгоняла ее в тоску. А впереди еще декабрь — вообще застрелиться и не жить… — Но только потому, друг мой Виктор, что колоть его надо было быстро, нахрапом. Не давая опомниться. Иначе ушел бы в глухую и тогда уж точно слова нам про этого Тенгиза не сказал бы. Такие люди только тех, кто сильнее их, слушаются. А ты? Нельзя было, Витя, уходить от него ни с чем. Значит, ты проиграл. Теперь ты для него не сила, он тебе не скажет даже, который час.

Не правильно ты действовал.

— И как же надо было?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Тут, конечно, многое от ситуации зависит — ты к нему пришел или он к тебе. В форме ты или в гражданке. Утром или вечером…

— Ну да, — хмыкнул Виктор, — нас так и учили…

— Да забудь ты про учебники, — отмахнулась Юмашева. — Об этом сотни томов понаписано, а в реальности-то иначе получается. Чисто на интуиции. На подсознании. Ты должен почувствовать, кто перед тобой сидит. С ходу, и тут же выстроить линию допроса…

— Интуиция… Это ж сколько лет пахать нужно, чтоб она появилась…