Книга Здравствуй, Никто - Берли Догерти

— Я-то догадываюсь, — она снова прислонилась спиной к двери, закрыв глаза и тяжело дыша, словно выброшенная на берег рыба. — Я, конечно, хотела бы, чтобы ты сама мне сказала, но я догадываюсь.

Каркающий звук, доносившийся из ее горла, совсем не был похож на ее голос.

— Сколько раз вы, черт возьми, этим занимались?

Трудно было выдумать более дурацкий, бессмысленный вопрос, и я с полным правом возмутилась.

— Какое это имеет значение! — закричала я на нее, но мне тут же стало стыдно. Она была расстроена, и не ее тут вина. То есть совсем не ее.

— А вот имеет. Для меня это, черт возьми, имеет значение!

Я видела капли слюны в уголках ее губ, она вытирала ее обратной стороной ладони, но слюна снова и снова выбрызгивалась изо рта. Странно, но мне было легче, когда я концентрировалась на рассматривании ее лица, это помогало мне сохранять хладнокровие, несмотря на ее резкие слова и срывающиеся крики. Я никогда раньше не замечала ямку у нее на шее, не замечала, что кожа у нее вся в пупырышках, как у курицы. Ей, должно быть, и в самом деле было погано, мне стало ее по-настоящему жаль.

Я рассказала ей все: это случилось лишь раз, да, прямо здесь, в этой комнате, на этой кровати. По ее виду казалось, что это и есть самая скверная штука во всей истории. Она то складывала руки на груди, то засовывала их в карманы, то снова вынимала. И еще она расчесывала кожу возле локтя, как будто у ней там зудело.

— Неужели элементарные благопристойности для тебя ничего не значат? Ну почему ты такая дурочка? Чему я только тебя учила?

Мне казалось, что я говорю с иностранцем, потому что ее фразы звучали как-то неестественно.

— Мы вообще ни о чем не думали.

Так и не найдя места для рук, она теперь без остановки махала ими. Мне хотелось схватить и остановить их.

— Так вышло.

Фотография Криса на тумбочке казалась расплывчатым пятном, я не могла даже разглядеть черт его лица.

Мать еще раз всхлипнула, совсем как девочка, и вдруг протянула ко мне руки, и я подалась к ней навстречу, ничего не понимая, и она прижала меня к груди, как будто я снова стала шестилетним ребенком.

— Что же нам с тобою делать, дочка? — прошептала она.

В понедельник с утра мать отвела меня к доктору. В приемной повсюду валялись брошюрки типа «Нежелательной беременности можно избежать». Стыдно признаться, раньше я никогда не обращала на них внимания.

Доктор, который меня осмотрел, был настоящим профессионалом, сразу видно. Он сказал матери, что я на двенадцатой неделе, что у меня впавший живот и что я очень истощена. Он так сухо об этом говорил, что мне даже страшно стало. Он словно приговор объявил: «Завтра вас повесят». Я помню свой голос, тонкий срывающийся голосок, произносящий: «Я не хочу ребенка». Не мой это был голос, и не мои слова. Помню, как мать со сжатыми губами выслушала объяснение доктора, что беременность может быть прервана только до наступления шестнадцатой недели. «В противном случае возникает риск серьезной травмы». Слезы стекали по моим щекам, колкие, как иголки. От его слов становилось больно. Ведь внутри меня был мой ребенок.

Весь день я сижу, закрывшись в комнате, и пишу тебе это письмо. Не хочу ни с кем разговаривать. Я больше никому ничего не должна объяснять. Мама решит, что мне делать. Телефон не смолкает, трубку всегда берет она. Я то засыпаю, то просыпаюсь, может быть, уже несколько дней прошло? Одно я знаю наверняка — то, что ты все еще во мне. Становится темнее, я слышу, как по стеклу барабанит дождь. Я доверяю дождю, он убаюкивает, успокаивает. Сумерки укутывают меня, словно теплое одеяло, и это тоже очень приятно. Робби на цыпочках прокрался к себе в комнату, что на него не похоже, он всегда ведет себя шумно, но сейчас ему, наверное, сказали, чтобы он не шумел, потому что я плохо себя чувствую. Я засыпаю.

Проснулась я оттого, что дверь скрипнула. В дверях, в раме яркого света, падающего из коридора, стояла мать. Свет резал мне глаза. Я вся окоченела, пока спала. По шороху одежды я поняла, что мать подошла и опустилась у кровати на колени.

— Ты прямо как куколка, — шепнула она. Я отвернулась к стенке, горло будто огнем жгло.

— Никто ничего не узнает — ни папочка, ни кто-нибудь другой.

Она не называла так отца лет семь или восемь, подумала я. Между тем мать рассказывала мне, что доктор уже все устроил, что все можно будет сделать до конца недели. Я слушала ее шепот и чувствовала, как все во мне сжимается.

— Ты ведь хочешь побыстрее забыть всю эту историю, правда? — Чтобы не застонать, я поднесла ко рту тыльную сторону ладони и впилась в нее зубами. Жгло уже не только горло, но и глаза.

— Ты ведь умная девочка, Элен? Теперь я уже кусала пальцы.

— Подумай о будущем. Ведь это твое будущее. Не позволяй отобрать его у себя. — Я затрясла головой, глаза переполнились слезами. Будущее — темный глубокий колодец. Когда я всматриваюсь в него, мне становится страшно. Мать погладила меня по волосам.

— Ты ведь еще совсем ребенок.

Она укрыла меня одеялом, и я вновь впилась зубами в ладонь. Боль сжимала меня со всех сторон: горло, плечи, шею.

— Я поговорила с Крисом, — сказала мать. — Думаю, что вам не надо с ним общаться, пока все не уладится. В общем, он согласился со мной. Это все нужно для вас самих.

Я сделала вид, что заснула и не слышала ее последних слов. У меня в голове не укладывалось: неужели он согласился? Платье прошуршало по ковру, и я поняла, что мать вышла из комнаты.

Милый Никто, я знаю, ты ожидал чего-то совсем другого. Но мне нечего тебе дать. Нечего. Если можешь, прости меня.

Когда я позвонил Элен, трубку, как всегда, взяла миссис Гартон.

— Одну минутку, — сказала она.

Я решил, что она собирается позвать Элен, и уселся на ступеньке, представляя, как она радостно бежит к телефону. Между тем в трубке раздался звук хлопнувшей двери, и кто-то поднял трубку на том конце.

— Эй, привет, — крикнул я.

— Это опять я, Крис. Элен спит, — в трубке снова звучал голос миссис Гартон. Я посмотрел на часы — было шесть вечера. — А теперь послушай, Крис… — она понизила голос, и он стал похожим на змеиное шипение, Наверное, она просто приглушила звук, чтобы ее никто не мог услышать, но я все равно покрылся холодным потом. — Элен мне все рассказала. И отныне ты никогда, слышишь, никогда не должен появляться на пороге нашего дома. Ты все понял?

Я кивнул — ну, не идиот ли? Что я мог ответить? Какие слова для нее найти? Она продолжала, вкладывая в свой ледяной голос максимум ненависти:

— Из-за тебя ей придется делать операцию. Ясно?

Я снова кивнул.

— Сейчас это самое правильное решение для нее. Больше, пожалуйста, не звони и не приходи к ней, Крис.

Я повесил трубку и сел на ступеньку, обхватив руками лоб. В голове у меня эхом отзывались ее слова. Мимо проскочил Гай с бельем из сушилки в руках. Пробежав вверх по лестнице, он запустил в меня скрученной парой носков, но я не отреагировал. Он запустил в меня второй парой. Я схватил телефон и снова набрал номер Элен, но как только мать Элен услышала мой голос, она сразу же бросила трубку. Я представил, как она устраивается рядом с телефоном на ночь, чтобы успеть схватить трубку раньше всех. Мне было так нужно поговорить с Элен!