Книга Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

Лолу делало красивой наше желание. То желание, которое она читала в нас. А нас привлекало нечто, живущее в глубине ее глаз, то далекое ниоткуда, из которого она пришла и в которое, казалось, стремилась. Цыганка. Странница. Она пересекала пространство, и время, похоже, ее не касалось. Потому, что она одаривала. Любовников, которые у нее были в перерыве между Уго и Маню, она сама выбирала. Как мужчина. Тем самым она была неприступна. Протянуть руку к ней означало как будто обнять призрак. На кончиках пальцев оставалась лишь пыль вечности, дорожная пыль бесконечного странствования. Я понимал это. Потому что дороги наши однажды пересеклись. Как бы случайно.

Зина сообщила мне, как связаться с Лолой в Мадриде. Я позвонил ей, чтобы рассказать о Маню и попросить приехать. Даже если мы и избегали встречаться с Маню, есть узы, которые не рвутся. Узы дружбы. Более крепкие, более подлинные, чем семейные. Мне выпало сообщить Лоле о смерти Маню. Я не позволил бы сделать это никому. Особенно полицейскому.

Я приехал за ней в аэропорт, потом отвез в морг. Чтобы она увидела его. В последний раз. У Маню остались только мы, чтобы проводить его в последний путь. Я хочу сказать те, кто любил его. На кладбище пришли трое из его братьев, без жен, без детей. Мертвый Маню был для них облегчением. Они стыдились его. Мы не сказали друг другу ни слова.

После их ухода мы с Лолой остались на могиле. Без слез. Но от волнения не могли говорить. Потому что Маню ушел, а вместе с ним и часть нашей молодости. Выйдя с кладбища, мы выпили коньяку, две-три рюмки, молча, в сигаретном дыму.

— Ты есть хочешь?

Я хотел нарушить молчание. Она пожала плечами и сделала знак официанту принести еще коньяку.

— После этой уходим, — сказала она, ища в моих глазах одобрения.

Стемнело. После дождя в последние дни задул ледяной мистраль. Я проводил ее до маленького домика, который Маню снимал в Эстак. Я был здесь всего один раз. Почти три года назад. У нас с Маню разгорелся яростный спор. Он оказался замешан в торговле крадеными автомобилями в Алжире. Сеть засекли, и он мог попасть в руки полиции. Я пришел его предупредить. Посоветовать бросить это дело. Мы пили анисовый ликер в маленьком садике.

— Не доставай меня, Фабио! — рассмеялся он. — Не лезь в это.

— Мне стоило большого труда прийти, Маню.

Лола смотрела на нас молча. Она пила мелкими глотками, медленно затягиваясь сигаретой.

— Допивай и уматывай. Осточертело слушать твои глупости. Понял?

Я допил свой стакан. Я встал. Маню цинично улыбался, как в трудные дни. Той улыбкой, какую я впервые заметил у него во время неудачного ограбления аптеки. О нем я никогда не забывал. А в глубине глаз то отчаянье, которое было свойственно только ему. Оно походило на безумие, на которое можно было бы списать что угодно. Взгляд а ля Арто[19], на кого он все больше и больше становился похожим с тех пор, как сбрил усы.

— Когда-то давно я обозвал тебя испашкой. Я ошибался. Ты просто мразь.

И прежде чем он успел среагировать, я ударил его кулаком в лицо. Он свалился на какой-то жалкий кустик роз. Я спокойный и невозмутимый подошел к нему.

— Вставай, мразь.

Едва он поднялся, я врезал ему левой в живот, а правой — в подбородок. Он снова рухнул на розы. Лола потушила сигарету. Она подошла ко мне.

— Убирайся! И никогда сюда не приходи.

Эти слова я всегда помнил. Остановившись у входа в домик, я не выключил мотор. Лола посмотрела на меня, потом молча вышла из машины. Я последовал за ней. Она сразу пошла в ванную. Я услышал, как полилась вода. Я налил себе виски, после чего разжег огонь в камине. Она вышла в желтом халате. Она взяла рюмку и бутылку виски, затем пододвинула к камину надувной матрац и села у огня.

— Тебе надо бы принять душ, — сказала она, не оборачиваясь. — Отмыться от смерти.

Мы пили долгие часы. В темноте. Не разговаривая, подкладывая дрова в огонь и заводя пластинки Пако де Лусиа, Сабикас, Джанго. Потом Билли Холлидей, полное собрание записей Лола прижалась ко мне. Тело ее было теплое, но она дрожала.

Ночь подходила к концу. К тому часу, когда демоны начинают свой танец. Потрескивал огонь. Тело Лолы, о нем я мечтал годами. Наслаждение было под руками. Ее крики леденили мне кровь. В тело словно вонзались тысячи ножей. Я повернулся к огню. Я раскурил две сигареты и одну протянул ей.

— Ты как? — спросила она.

— Хуже быть не может. А ты?

Я встал, натягивая брюки. Я чувствовал на себе ее взгляд все то время, пока одевался. На миг я увидел ее улыбающейся. Улыбкой усталой. Но не печальной.

— Это отвратительно, — сказал я.

Она встала и подошла ко мне, голая, ничуть не стыдясь. Ее поступок был нежен. Она положила ладонь мне на грудь… Ее пальцы обжигали. Я испытал такое чувство, будто она меня клеймит. На всю жизнь.

— Что ты теперь будешь делать?

Мне нечего было ответить на ее вопрос. Я не имел ответа.

— То, что может делать полицейский.

— Это все?

— Это все, что я могу делать.

— Ты можешь сделать больше, если хочешь. Например, спать со мной.

— Ты сделала это ради этого?

Я не заметил, как получил пощечину. Она влепила ее от всего сердца.

— Я не занимаюсь ни обменом, ни торговлей. Я не занимаюсь шантажом. Я не торгуюсь. У меня нет выбора. Да, ты можешь так говорить, это от-вра-ти-тель-но.

Она распахнула дверь. Она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал себя жалким. По-настоящему. Мне было себя стыдно. В последний раз я видел ее тело. Ее красоту. Я понял, что теряю, когда дверь с треском захлопнулась за мной:

— Убирайся прочь!

Она прогнала меня, во второй раз.

Я сидел на кровати. И листал книгу Кристиана Дотремона, которая лежала поверх других книжек и брошюр, засунутых под кровать. «Дворец чемоданов». Этого автора я не знал.

Лола обводила желтым фломастером отдельные фразы, целые стихотворения.

Случается мне не стучать в твое окно

Не отвечать на твой голос

Не двигаться навстречу твоему жесту

Оттого что мы можем жить

Только в море, которое замерзло[20].

Вдруг я ощутил, что вторгся в чужую жизнь. Я робко положил книгу на место. Мне надо было уходить. Я в последний раз окинул взглядом спальню, потом гостиную. Я никак не мог понять, в чем дело. Все было в безупречном порядке, пепельницы чистые, кухня прибрана. Все выглядело так, как будто Лола вернется с минуты на минуту. Но все было так, как будто она уехала навсегда, наконец-то освободившись от груза всей той ностальгии, что обременяла ее жизнь: от книг, фотографий, безделушек, пластинок. Но где была Лола? Будучи не в состоянии ответить на этот вопрос, я полил базилик и мяту. С нежностью. Ради любви к запахам. И к Лоле.