Книга Убийца внутри меня - Джим Томпсон

Эми Стэнтон позвонила вскоре после восьми, и на вечер я пригласил ее к себе. Лучший способ упираться, прикинул я, — не упираться; вообще ей не противоречить. Если я перестану упорствовать, она прекратит давить. Да и в конце концов, она же не выйдет замуж всего за какой-нибудь час. Тут столько нужно устроить, обсудить — господи, да еще как обсудить! — даже размер спринцовки, которую взять с собой в медовый месяц. Она и половины дел не переделает, а я уже буду готов свалить из Сентрал-Сити.

Договорив с ней, я зашел в папину лабораторию, зажег бунзеновскую горелку и поставил кипятиться внутривенную иглу и шприц для подкожных инъекций. Затем пошарил на полках, пока не нашел коробки с мужским гормоном АКТГ,[9]комплексом витаминов В и дистиллированной водой. Запас папиных медикаментов, конечно, уже прокис, но фармацевты по-прежнему слали нам образцы. Их я и взял.

Я смешал АКТГ, витамины и воду для внутривенной инъекции и вколол себе в правую руку. (У папы была теория, что уколы нельзя делать с той стороны, где сердце.) Гормон я вколол себе в бедро… и ночь была у меня в кармане. Эми я больше не разочарую. Никаких вопросов у нее не возникнет. От чего бы ни случились тогда проблемы — от психосоматики или взаправду, от напряжения или перебора с Джойс, — сегодня проблем не будет. Малютку Эми я укрощу на неделю.

Я поднялся в спальню и уснул. Проснулся в полдень, когда заревели гудки нефтеперегонного завода, потом опять задремал и проспал до двух. Иногда — по большей части, должен признаться, — я могу спать по восемнадцать часов и все равно толком не отдохнуть. Я в общем не устаю, просто вставать очень не хочется. Мне лучше лежать на месте, ни с кем не разговаривать, никого не видеть.

Но сегодня все было иначе; ровно наоборот. Мне аж не терпелось привести себя в порядок, выйти из дому и чем-нибудь заняться.

Я принял душ и побрился, долго простоял под холодной струей — лекарство помогало. Надел чистую бежевую рубашку и новый черный галстук-бабочку, а из гардероба вытащил отглаженный синий костюм.

Приготовил еды и пообедал, а затем позвонил домой шерифу Мейплзу.

Трубку сняла жена. Сказала, что Бобу как-то нехорошо и врач считает, что ему лучше пару дней полежать в постели. Сейчас он спит, и ей очень-очень не хочется его будить. Но если что-то важное…

— Просто хотел узнать, как он, — сказал я. — Думал забежать к нему на пару минут.

— Ох, Лу, как же это мило. Когда проснется, скажу, что ты звонил. Может, завтра заглянешь, если он раньше не подымется?

— Отлично, — сказал я.

Я попробовал почитать, но не мог сосредоточиться. Что же мне с собой делать, подумал я, раз у меня теперь отгул? В бильярд или кегли я играть не мог. Скверно выглядит легавый, если отирается по бильярдным и кегельбанам. И в барах ему не место. Да и днем в кино не пойдешь — что люди подумают?

Можно поехать покататься. В одиночку. Вот, пожалуй, и все.

Постепенно внутренняя складность меня покинула.

Я вывел машину и направился к зданию суда.

Конторский дежурный Хэнк Баттерби читал газету, закинув ноги на стол; его челюсти пережевывали ком табака. Он спросил, не жарко ли мне в таком наряде, а также чего я дома не сижу, когда есть возможность. Я ответил:

— Ну сам же знаешь, как оно бывает, Хэнк.

— Неплохо выглядишь, — сказал он, кивая на газету. — Красивенько тебя тут расписали. Я уж собрался вырезать да тебе приберечь.

Глупый урод всегда это делал. Не только заметки про меня — всё. Выреза́л комиксы и прогнозы погоды, дерьмовые стишки и медицинские советы. Что ни возьми. Без ножниц газету прочесть не мог.

— Я тебе вот что скажу, — сказал я. — Я тебе ее подпишу, а ты сохранишь. Может, когда-нибудь ценной станет.

— Ну-у… — Он скосил на меня глаза и быстро отвел взгляд. — Не хотелось бы тебя напрягать, Лу.

— Вообще не вопрос, — сказал я. — Давай-ка сюда. — Я накарябал на полях свое имя и вернул газету ему. — Только сильно ею не размахивай. А то если другие ребята пронюхают, ценность упадет.

Взор его остекленел, и Хэнк свернул газету так, будто она могла его укусить.

— Э-э… — И умолк; забыл, что хотел сказать и шумно сглотнул. — Ты правда считаешь…

— Ты вот чего сделай, — прошептал я, опершись локтями на его стол. — Сгоняй на нефтеперегонку, пусть отпарят тебе железную бочку. А потом — у тебя знакомые со сваркой есть?

— Ага. — Он уже тоже шептал. — Одолжу у кого-нибудь, наверно.

— Так вот, разрежь ее надвое — два раза по кругу, скорее чтоб у тебя вроде крышки получилось. Потом клади внутрь эту вырезку с автографом — она только одна такая, Хэнк! — и обратно завари. Пройдет лет шестьдесят-семьдесят — отнесешь в музей, тебе за нее целое состояние заплатят.

— Елки! — выдохнул он. — А у тебя такая бочка есть, Лу? Давай я и тебе прихвачу.

— Да нет, — сказал я, — не стоит. Я, вероятно, все равно столько не проживу.

11

В коридоре перед кабинетом Хауарда Хендрикса я помедлил, а он поднял голову от стола и махнул мне:

— Здравствуй, Лу. Заходи, посиди минутку.

Я вошел, кивнул секретарше и подвинул стул ближе.

— Только что с женой Боба разговаривал, — сказал я. — Ему что-то неможется.

— Слыхал. — Он чиркнул спичкой и поднес ее к моей сигаре. — Да и не важно. С этим делом Конуэя уже ничего не попишешь. Можно только сидеть и не рыпаться и быть под рукой, если Конуэю вдруг взбредет в голову права качать. Наверняка он очень скоро смирится.

— Очень жалко, что девушка умерла, — сказал я.

— Ох, Лу, я даже не знаю, — пожал плечами он. — Маловероятно, чтобы она рассказала нам то, чего мы бы и так не знали. Если честно — и между нами, — мне даже полегчало. Конуэй бы не успокоился, пока она не очутилась бы на стуле, вся кругом виновная. Мне бы очень не хотелось иметь отношение.

— Ну да, — сказал я. — Это было бы некрасиво.

— Хотя мне бы, конечно, пришлось, Лу, если б она выжила. То есть я бы засудил ее по самую рукоятку.

Он из кожи вон лез, чтоб казаться дружелюбным после нашей стычки. Сейчас я был его старый кореш и он поверял мне свои сокровенные чувства.

— Я вот думаю, Хауард…

— Что, Лу?

— Да нет, лучше не буду, — сказал я. — Может, вы относитесь к этому не так, как я.

— А я думаю, что так. Я всегда считал, что у нас много общего. Так что ты хотел сказать?