Книга Умри сегодня и сейчас - Сергей Донской

– Тут нет хищников, – сказала она.

– Не может быть, – резвился Бондарь. – В Эстонии, как в Греции, есть все: львы, тигры, волки, дикие собаки динго. Вы боитесь диких собак?

Шутка была воспринята, мягко говоря, с прохладцей. Смерив спутника не слишком приязненным взглядом, Ингрид кивнула на просвет среди сосен:

– Еще полкилометра, и мы на месте.

Так и вышло. Выбравшись из машины, Бондарь завертел головой, пытаясь сообразить, что за восьмое чудо света будет предложено его вниманию. Пляж был пустынен и непригляден, как пейзаж, нарисованный с помощью двух-трех акварельных красок. Смазанная зелень сосен, размытый горизонт, свинцовое море, серый каменный мол, уходящий вдаль километра на два. Заканчивался он маяком, от которого веяло запустением и стариной.

* * *

– Смотрите, – сказала Ингрид, по лицу которой стегали пряди волос. Ветер по одной выдергивал их из-под воротника и грубо трепал их, словно это были не волосы, а стебли жухлой травы.

– Куда? – недоуменно спросил Бондарь.

– Неужели вы не видите? Мол.

– Угу, мол. Что в нем особенного?

– Сергей Николаевич говорит, что он появился еще в 1864 году.

– Он выглядит несколько моложе, – пробормотал Бондарь.

– Мол?

– Ваш жених.

– Не смешно, – укоризненно сказала Ингрид. – Ему всего лишь шестьдесят.

– Молу?

– Сергею Николаевичу! Вы действительно тупой или прикидываетесь?

– Тупой, – развел руками Бондарь. – Хоть убейте, а ваш заброшенный причал не производит на меня никакого впечатления.

– Говорят, что если дойти до маяка и выпить там шампанского, то это принесет счастье. – Ингрид безуспешно попыталась пригладить волосы. – Для верности необходимо наступить на последний камень у моря.

– Небезопасная забава. Прыгая по камням после шампанского и утонуть недолго.

– Тут мелко. Метра два-три от силы.

– Но не по колено, – заметил Бондарь. – Даже пьяному. Впрочем, я готов рискнуть.

– Вы о чем? – удивилась Ингрид, машинально выплевывая лезущие в рот волосы.

– Предлагаю смотаться за шампанским и попытать счастья вместе. Одного на двоих будет в самый раз.

– Спасибо, но я уже нашла свое счастье. Кроме того, на маяке водится привидение. Местные жители называют его Гневной Рыбачкой.

Ингрид медленно побрела вдоль берега, Бондарь последовал за ней. Море плескалось у их ног, облизывая оставленные на песке следы. Пахло солью, свежестью и безбрежным простором. Крики чаек были исполнены необъяснимой тоски.

– И зачем только вы приехали в Пярну? – воскликнула Ингрид после минутного молчания.

– Чтобы провести здесь медовый месяц, – сказал Бондарь.

– Вам следовало поискать какое-нибудь другое место, Женя…

– Почему, Ингрид?

– До вашего появления все было просто и ясно. А теперь…

– Что теперь?

– I am confused, – перешла на английский Ингрид. – I don…t know what to do.

Это означало, что она сбита с толку и не знает, как быть, но Бондарь не стал обнаруживать свое знание английского языка. Почему-то ему казалось, что разговор неспроста и нужно держать ушки на макушке.

– Я в эстонском ни бум-бум, разве вы забыли? – напомнил он.

– Это был английский, – тихо сказала Ингрид.

– И что вы сказали?

– Forget it! Забудьте. Я такая сумасбродка!

Они молча развернулись и пошли в обратном направлении.

– Давайте начистоту? – предложил Бондарь.

– Давайте. – Ингрид остановилась, сунув руки в карманы, расставив ноги и наклонив голову, чтобы нельзя было увидеть выражение ее лица.

– Мне кажется, что вы хотите мне что-то сказать.

– Хочу. Но сначала я предпочла бы выслушать вас.

– Профессор Виноградский…

– Что профессор Виноградский?

– Не слишком ли он стар для такой девушки, как вы? – заговорил Бондарь, как бы рассуждая вслух. – И чем вы станете заниматься в Пярну? Подавать обеды курортникам? Вязать носки на продажу? Писать книгу «Тысяча и один способ приготовления кровяной колбасы»? Все эти увлекательнейшие занятия заставят вас сходить с ума от тоски. Видели когда-нибудь собаку, воющую на луну? Вот и вам захочется делать то же самое.

– Почему вы постоянно говорите о собаках? – сердито спросила Ингрид. – То дикие, то воющие…

– Виноват, – сказал Бондарь. – Давайте вернемся к милому вашему сердцу Пярну. Эстонские деревушки похожи как две капли воды: одинаковые домики, маленькая центральная площадь, на которой по праздникам отплясывают упившиеся пивом хуторяне, ратуша, почта, полицейский участок. Темы для разговоров всегда одни и те же: чей петух чью курицу топтал, кто и когда свинью зарезал, какая погода была вчера и какая предвидится завтра. Неужели это так интересно в вашем возрасте?

– Мы уедем в Америку, сказано же вам, – нервно отозвалась Ингрид.

– Ну в Америке, конечно, будет веселее, – согласился Бондарь. – Главное, приобрести элегантную щеточку, с которой будет не стыдно показаться в обществе.

– Щеточку?

– Ну да. Не станете же вы стряхивать пыль с профессора собственной рукой. Это неприлично.

– На Сергее Николаевиче нет никакой пыли! – выкрикнула Ингрид.

– Пардон, – сказал Бондарь. – Имелась в виду перхоть.

– Зачем вы издеваетесь надо мной?

– Чтобы вызвать вас на откровенность. Впервые слышу о молодых, сексапильных американках, подыскивающих женихов в эстонской глуши. Это весьма подозрительно.

– Ладно, – процедила Ингрид. – Сами напросились.

– На что? – спросил Бондарь, ошарашенный внезапной угрожающей интонацией, прорезавшейся в голосе спутницы. Кроме них на берегу не наблюдалось ни единой живой души, в руках Ингрид не было не то что оружия, но даже шпильки или пилочки для ногтей.

– Испугались? – усмехнулась она.

– Мне нечего бояться. Я просто полюбопытствовал, на что я напросился.

– На откровенность. Вы ведь этого добивались?

– Можно сказать, что так, – подтвердил Бондарь, скользя взглядом по пустынной округе.

– Дайте мне ключи от машины, – узкая ладонь Ингрид требовательно выдвинулась вперед.

– Зачем?

– Я поеду за шампанским. Мы вместе выпьем его, и я расскажу вам все. А потом мы вместе отправимся на дальний конец мола, чтобы загадать желание. Одно на двоих, как вы того хотели. – Ингрид посмотрела Бондарю в глаза. – Я ужасная трусиха, учтите. Нерешительная, безвольная, слабохарактерная. Без шампанского у меня ничего не выйдет. Это единственное средство, способное развязать мне язык.