Книга Сладкая боль - Ребекка Джеймс

Анна почувствовала, как в животе стянулся узел. Сердце буквально рвалось вон из груди. Она в панике огляделась, боясь, как бы кто-нибудь не обратил на нее внимание. Если бы сейчас прохожие предложили ей помощь или спросили, в чем дело, она бы не сумела ответить. Анна бы умерла от унижения, попадись она со своей проблемой на глаза чужим.

Она подняла лицо к небу и крепко зажмурилась, борясь со слезами. Сквозь сомкнутые веки, покрытые алой сеточкой сосудов, девушка видела слабый лучик света, который пробивался из-за туч. Вечер такой приятный, бояться совершенно нечего… Анна попыталась вздохнуть. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Не помогло. Тело и разум реагировали на простую прогулку так, как будто она убегала от голодного льва. Девушка чувствовала себя жалкой, слабой, беспомощной. Наконец она повернулась и зашагала обратно, почти бегом преодолев последние десять метров до входной двери.

Оказавшись дома, Анна нашла таблетки, которые держала в кухонном шкафчике над холодильником. Она проглотила сразу четыре, запив глотком колы из холодильника. Ярлычок гласил, что нужно принимать по одной, максимум по две, но сейчас Анна мечтала, чтобы в мозгу поскорее возник приятный туман. Она желала сладкого забвения. Анна закрыла холодильник, прижалась к нему спиной, сползла на пол и громко зарыдала, закрыв лицо руками.

Когда затекли ноги, она поднялась. Таблетки немного ее успокоили, но Анна желала большего. Она нашла на верхней полке водку и отхлебнула прямо из бутылки. Жидкость обожгла горло, заставила глотнуть воздуха. Анна сделала еще один большой глоток, потом другой.

Она сначала шагала по коридору туда-сюда, затем зашла в гостиную и включила телевизор, но не могла ни сидеть спокойно, ни сосредоточиться. На кухне девушка намазала кусок хлеба маслом, положила сверху сыра и ветчины, три раза торопливо откусила и выбросила остальное в ведро. В животе все переворачивалось, желудок не принимал еды. Шло время, и Анне становилось хуже, она чувствовала себя несчастной и злилась, пока наконец ее не охватило всепоглощающее чувство беспомощности и осознание собственной никчемности. Если она умрет, никто даже не заметит. Она никому не нужна, никем не любима.

Больше Анна ничего не помнила. В какой-то момент она поняла, что стоит в ванной, смотрит на себя в зеркало и плачет, пьяная от водки и от таблеток. «Я не виновата», — сказала она Тиму. Но, как только эти слова сорвались с ее губ, Анна поняла, что он не поверил. Тим отвернулся, пробормотал что-то уклончивое и невнятное и покраснел.

Он подумал, что она врет. Тиму стало стыдно за нее. Потому что он такой человек.

20

На уборку ушло не так много времени, как я думал. Мы смели осколки тарелок и битое стекло в толстый мусорный мешок, вымыли стол и стены. Анна принесла целую охапку бумажных полотенец, и мы ползали на карачках, вытирая полы.

Наконец-то кухня сверкает чистотой, а мы оба потные и усталые.

— Давай позавтракаем, — предлагаю я, падая на стул и впервые с самого начала уборки глядя на Анну. — Правда, еды никакой не осталось. И тарелок, кстати, тоже.

— Можно выпить кофе, — говорит она. — В шкафу есть еще несколько целых чашек.

Я варю кофе и сажусь напротив Анны. К моему удивлению, она плачет, хоть и пытается скрыть слезы. Смаргивает, отводит взгляд, подносит кружку к губам.

— Ты в порядке?

— Просто мне грустно, — отвечает Анна. — Очень грустно.

Прибрав со стола, я поднимаюсь к себе. Я устал от событий последних нескольких дней, от поздних отбоев и беспокойного сна, а потому падаю на кровать и закрываю глаза. Я представляю себе, как Анна разносит кухню, после чего пытаюсь изгнать из сознания получившийся образ: с безумным выражением лица и дикими глазами она в бешенстве бьет посуду. Анна кажется такой сдержанной и тихой, настолько лишенной жизненной энергии, что трудно вообразить в ней подобную пылкость. И само по себе это пугает. Может быть, у Анны есть скрытая сторона? Что-нибудь вроде раздвоения личности? Что если я живу в одном доме с сумасшедшей?

Не пора ли обеспокоиться?

Я впервые задумываюсь, не стоит ли собрать вещи и свалить. Возможно, следовало обратить больше внимания на слова Фионы, когда она предупредила, что я вправе уехать. По крайней мере нужно было воспользоваться возможностью и задать несколько вопросов. Например, спросить, отчего она считает необходимым меня предостерегать.

Несмотря на усталость, уснуть не удается, поэтому я встаю, сажусь за стол и включаю лэптоп, намереваясь поискать в «Гугле» агорафобию и выяснить, не является ли странное поведение Анны типичным симптомом. Но сначала я машинально захожу на «Фейсбук», несколько минут мучаю себя, разглядывая фотографии Лиллы, и пугаюсь, когда в маленьком чате внизу экрана появляется сообщение.

«Привет, Тим! Ты что тут делаешь? Я думала, ты ненавидишь „Фейсбук“».

Я смущаюсь, как будто меня застали за мастурбацией. Никакого другого ответа, кроме чистой правды, придумать не могу.

«Смотрю твои фотки. А что еще?»

«Ха-ха, я так и знала. КАЖДОМУ СВОЕ, как говорила моя няня. Ну ты псих. Слушай, кстати, я тут подумала. Ты завтра утром ничем не занят? Не хочешь смотаться со мной на пароме в город, когда поеду на работу?»

«На пароме? А где твоя машина?»

«На несколько дней загремела в мастерскую, ничего серьезного. Ну, что? Правда, придется встать пораньше. Зато выпьем кофе в городе и поговорим про твой день рождения».

«А что мой день рождения? Я ничего особенного не планирую».

«Завтра обсудим, ладно? Мне нужно успеть на паром в 7.30, так что встретимся на причале в Мэнли в 7.15. Не опоздай. Целую».

Я вспоминаю обещание держать Фиону и Маркуса в курсе, захожу в электронную почту и посылаю им письмо, в котором пересказываю все случившееся за последние несколько дней (про то, что Анна плакала и пугалась ночью, про разгромленную кухню). Стараюсь писать кратко и как можно спокойнее. Я и так очень глупо себя чувствую, переговариваясь с друзьями Анны за ее спиной, и совершенно не хочу усугублять ситуацию излишними эмоциями.

Фиона отвечает через несколько минут.

«Спасибо, что написали, Тим. Как по-вашему, стоит вызвать врача?»

«Ну, не знаю. Вряд ли я вправе отвечать на этот вопрос. Решать вам. Вы знаете намного больше, чем я. Честно говоря, ситуация довольно неловкая — что я советуюсь с вами втайне от Анны, и все такое. Но я, разумеется, дам знать, если будет хуже».

«Договорились. Спасибо, Тим. Мы понимаем ваши колебания, но, пожалуйста, пишите не сомневаясь. Помните, что мы действуем исключительно в интересах Анны».

21

Когда умер отец, Фиона и Маркус первыми пришли на помощь. Фиона организовала похороны и поминки — позвонила, кому нужно, отвезла Анну на необходимые встречи, заказала цветы и еду. Маркус уладил то, что касалось завещания и финансов, и удостоверился, что девушка может немедленно вступить в права наследства.