Книга Сладкая боль - Ребекка Джеймс

— Да нет, — сказала Анна. — Никаких. Но она со мной почти не разговаривает.

Всю неделю Фрэнсис ходила с трогательно жалобным выражением лица и говорила скорбным тихим голоском.

— Ты в порядке? — Фиона взяла девушку под руку и притянула ближе.

— Да. Но поскорей бы мама перестала ломать комедию. — Анна засмеялась. — Иногда я фантазирую, что она уехала куда-нибудь и оставила нас с папой одних. Без нее нам бы жилось намного лучше.

Фиона нахмурилась.

— Я говорю ужасные вещи, да? — Анна стиснула руку подруги и взглянула на Маркуса, который упорно смотрел в землю. — Наверное, ты думаешь, что я неблагодарная эгоистка.

— Вовсе нет, — ответила Фиона. — Бывают ужасные родители. Я тебя прекрасно понимаю.

После кино Фиона отвезла ее домой. По пути они обсудили фильм, героев, сюжет, понравившиеся эпизоды. Фиона высадила девушку возле дома и пообещала позвонить через пару дней. Анна стояла на обочине и наблюдала, как машина уменьшается вдали.

Той же ночью она проснулась от тихого стука в дверь спальни.

— Анна! Анна!

В изножье кровати стояла соседка Пэт.

Анна сбросила одеяло и быстро встала.

— Что вы здесь делаете? — Она обхватила себя руками и внезапно ощутила ужас. — Что случилось?

У Пэт был ужасный вид. Под глазами красные круги, как будто она плакала.

— Пойдем вниз, дорогая, — попросила она, взяв Анну за руку. — Я должна кое-что тебе сказать…

— Что?!

— Случилась авария…

Спустившись, Анна обнаружила, что в доме необычайно людно. Повсюду горел свет, внизу ждали два полисмена и неподвижно стояла какая-то женщина в форме. Пэт поспешно провела Анну на кухню и усадила на стул. Девушка удивилась, когда взглянула на часы и обнаружила, что было лишь начало первого.

— Что они тут делают? — спросила она. — Где папа? Где мама?

Дальнейшее слилось в сознании Анны. Незнакомая женщина подошла, присела рядом с ней на корточки, положила руки на колени и сказала, что ее родители вечером попали в аварию. Мать погибла на месте, отец в критическом состоянии в больнице. Кома. Сначала Анна пыталась спорить, твердила, что этого не может быть, произошла какая-то ошибка. Но женщина и Пэт были терпеливы. Они убеждали Анну, пока она не поверила.

В день похорон матери она громко рыдала, потрясенная глубиной собственного горя и тоски.

— Прости, прости, прости… — мысленно повторяла она, когда над гробом смыкались занавески.

Отец прожил еще три недели. Каждый день, с утра до вечера, Анна сидела рядом с ним в больнице и молилась, чтобы он очнулся. Ожил. Не бросал ее одну.

— Ты не можешь меня оставить, — говорила она, прижимаясь к еще теплой груди. — Не смей. Я тебе не позволю. Не позволю.

Когда он умер, Анна вернулась в большой пустой дом. Прошла прямо в спальню, взяла глиняный цветок, подаренный отцом, свернулась клубочком на постели, крепко прижимая к груди статуэтку, и зарыдала.

18

Когда я просыпаюсь на следующий день, льет дождь, небо серое и затянуто облаками. На улице скорее всего тепло, сыро и липко, но в доме прохладно. Я надеваю футболку, джинсы и толстые носки, чтобы ноги не мерзли, и спускаюсь.

Мне открывается зрелище, от которого сердце замирает.

На кухне хаос. Шкафы и ящики открыты, на полу валяется битая посуда — осколки разлетелись по углам. Кастрюли, сковородки и крышки усеивают пол; судя по царапинам на стенах, предметы швыряли об них что есть сил. Дверца холодильника открыта, емкости с едой, видимо, также бросали об стены и об пол — повсюду отвратительные пятна и опасные осколки стекла.

Кто-то устроил разгром намеренно. Этот человек был в диком бешенстве.

Я пробегаю по остальным комнатам первого этажа, ища признаков взлома, но все нетронуто, вещи на местах, двери надежно заперты. Я мчусь наверх и громко стучу к Анне.

— Анна, Анна, ты там?

— Тим?

Я открываю дверь. Она садится и отводит волосы с лица. Вид у нее недовольный.

— Что случилось?

— Кухня… — говорю я. Это слово, хоть и против моей воли, звучит резко, с упреком.

— В чем дело?

— Иди и посмотри.

Анна идет следом за мной. Увидев беспорядок, она шарахается и захлопывает рот ладонью.

— О Господи.

— Что такое?

Она смотрит на меня, потом на грязь и осколки, качает головой и начинает плакать.

— Не знаю. Понятия не имею…

Я ей почти верю. Анна как будто искренне удивлена и напугана, и нетрудно представить, что кто-то вломился в дом и разгромил кухню. Маньяк с топором или просто обдолбанный псих. Но нет никаких признаков насильственного вторжения — ни разбитых окон, ни вскрытых дверей.

— Я не виновата, — настойчиво говорит Анна.

— Тогда кто же? — тихо спрашиваю я и отворачиваюсь, чтобы она не заметила в моих глазах сомнение.

19

Беда в том, что она не помнит.

Воспоминания о прошлой ночи сливаются, но Анна точно знает, что была расстроена и полна страха, отчаяния, досады, ненависти к себе.

День начался скверно. Она спала допоздна и встала около полудня, чувствуя себя больной и усталой. Анна страшно тосковала, намного сильнее обычного, она была на грани слез. Девушка поднялась на чердак с кружкой чаю, села в большое старое кресло, которое принадлежало отцу, и дала себе волю. Она плакала, пока не заболели глаза и голова.

Днем, когда Тим ушел на работу, она заперла чердак, спустилась на кухню и полезла в холодильник. Молоко, сыр, яйца, ветчина, полупустая бутылка колы. В кладовке нашлась буханка вчерашнего хлеба. Тим исправно пополнял домашние припасы. Но Анну не привлекали ни сандвич, ни яичница. Она мечтала о большой миске супа и свежем хрустящем хлебе.

Чем дольше она рисовала себе суп, тем сильней становился соблазн. Анна не просто хотела супа — она буквально жить без него не могла. Ведь это вполне разумное желание, так почему бы и нет?

Анна нашла кошелек и обулась. Она решила, что сходит в магазин — выйдет за калитку, повернет за угол и доберется до супермаркета. Ничего сложного.

Девушка закрыла за собой дверь и зашагала по дорожке к калитке. Если идти быстро и не задумываясь, она благополучно справится. Не заплачет, не свалится безжизненным комком наземь, не окажется заложницей собственных страхов.

Она вышла за калитку и направилась в сторону Мэнли. Сначала Анна шла очень быстро и решительно, опустив голову, сосредоточившись исключительно на собственных ногах и стараясь не обращать внимания на черное облако страха, которое сгущалось в сознании, заполняя все свободные места. Но с каждым шагом становилось труднее дышать. Сердце начало бешено колотиться, руки вспотели и задрожали.