Книга Большевики в Азербайджане (конец апреля – начало июня 1920 года) - Всеволод Игоревич Веселов

не менее полка с конницей[290].

Точные указания, где находится граница Азербайджана с Арменией, в приказе отсутствуют, так как никто в действительности этого не знал ни в Баку, ни тем более в штабе Красной армии. Парадоксальность имевшей место ситуации описывает рапорт от 3 мая штабиста, назначенного Левандовским ответственным за получение точных топографических сведений у представителей Азербайджана. Им были опрошены предревкома Азербайджана (по всей видимости, имеется в виду М.Д. Гусейнов, так как Н. Нариманова в Баку не было), комиссар иностранных дел и военно-морской комиссар. Никто документально подтвержденных данных о границе предоставить не смог. «На мои настойчивейшие требования меня направили к н-ку топографического отделения Военно-морского комиссариата Азербайджанской республики, который набросал на имевшуюся у меня пятиверстку требуемую границу. Указанная им граница ничем не может быть подтверждена и сам н-к топотдела при нанесении ея руководствовался преданиями дедов и воспоминаниями из своих юных дней», – говорится в рапорте[291]. Карта с набросанной от руки границей подшита к тому же делу и хранится в РГВА[292]. Рапорт был рассмотрен командармом Левандовским и, несложно догадаться, поставил его в замешательство. Как формулировать приказ о выходе к границам Азербайджана, если никто точные данные о том, где они проходят, предоставить не может? В результате места, куда выдвигались части 32-й дивизии, соответствовали районам концентрации армии АДР (Гянджа и Шуша). Речи о выдвижении войск в Зангезур или тем более в район Нахичевань – Джульфа – Ордубад в приказе от 6 мая нет.

Командование XI армии не планировало занимать всю территорию Азербайджана, создавать гарнизоны в уездных центрах и крупных городах. Сравнительно небольшие силы выдвигались только на наиболее угрожаемые с точки зрения возможной агрессии со стороны Грузии или Армении направления. Основные силы армии оставались на Апшеронском полуострове.

Тем временем в самом Карабахе после переворота азербайджанский губернатор региона Хосров-бек Султанов сформировал из своей администрации ревком и обратился к новой власти в Баку с приветствием. От имени «демократии Карабаха» он выразил уверенность в «раскрепощении трудящегося народа Востока от ига Англии и других империалистических государств Запада силой союза Советского Азербайджана, Советской России и Турции»[293].

Через два дня после прихода к власти в Баку, 30 апреля, большевики, удостоверившись в своем признании со стороны старой армии на всей территории страны, издали приказ «азербайджанским войсковым частям, находящимся в Карабахе и Зангезуре». Им надлежало: «1) прекратить наступление; 2) занять удобные позиции и 3) принять оборонительное положение». В случае нападений со стороны армянских регулярных частей им была обещана помощь Красной армии[294].

Командующий Карабахским отрядом азербайджанских войск Зейналов, признав новую власть, проявлял лояльность к ней, всерьез рассчитывал на помощь со стороны Красной армии в борьбе с армянскими повстанцами. Он регулярно отправлял сводки в штаб XI армии и даже представил доклад с подробным описанием расположения вверенных ему частей[295]. Аскеры также положительно отнеслись к смене власти в Баку.

В начале мая Карабахский отряд добился тактических успехов, восстановив положение на Абдаллярском (Лачин) направлении. Однако его положение было тяжелым. В горной части Карабаха армия контролировала только окрестности шоссе Агдам – Ханкенды – Шуша – Абдалляр. Армянские формирования генерала Дро находились в горном массиве к востоку и юго-востоку от Шуши и блокировали дорогу на Карягино (Физули). Их позиции начинались уже в нескольких километрах от столицы Карабаха – в районе села Шушикенд (Шош)[296]. Кроме того, солдаты Зейналова были одеты в летнюю форму, притом, что в высокогорье шел мокрый снег: командующий Карабахским отрядом просил прислать обмундирование[297].

Впервые официальный представитель российских большевиков прибыл в Карабах в конце 10-х чисел мая. Им был уполномоченный Реввоенсовета XI армии Бунимович.

Находясь 10 мая в Тертере, он телеграфировал Орджоникидзе, что им был приведен в жизнь декрет Времревкома от 5 мая 1920 года о национализации земли на всем пространстве от Евлаха до Барды (в равнинном Карабахе). В этом районе он также добился передачи рабочим предприятий. Ожидаемым результатом деятельности Бунимовича стал конфликт с предревкома Карабаха Хосров-беком Султановым. Узнав о том, что творит уполномоченный Реввоенсовета, он лично прибыл к нему. Бунимович так телеграфировал Орджоникидзе из Тертера 10 мая об этой встрече: «Ознакомился с выбранным своей шайкою председателем Карабахского Ревкома, бывшим генерал-губернатором, и другими членами – бывшими следователями, также другими лицами – коммунистами на бумаге. Они протестовали против моих действий, говоря, что Красная армия есть союзница»[298].

Бунимович прав в том, что члены султановкого ревкома коммунистами не были. Согласно автобиографии в личном партийном деле карабахского большевика Саркиса (Сако) Амбарцумяна, по роду занятий до 1917 года врача в Шуше, в городе до апрельского переворота отсутствовали коммунистические ячейки в среде мусульман. Взаимодействия между сочувствовавшими большевикам армянами и азербайджанскими тюрками не было никакого. Армянские коммунисты могли вести агитацию только в своей среде. Любые попытки найти сторонников-мусульман завершались провалом. Более того, после мартовского восстания в Карабахе 1920 года Амбарцумян был вынужден бежать на подконтрольную дашнакам территорию и оказался фактически в плену у генерала Дро[299].

Представитель XI армии Бунимович, находясь в Тертере, 10 мая просил предоставить ему полномочия для переговоров с командирами дашнаков. Чтобы понять, зачем ему это потребовалось, обратимся к тексту его телефонограммы: «Тертер. Частые нападения армян. Вода отрезана. Посевы без воды пропадают. Жители некоторых селений бегут. Армяне жгут оставленные населением села. Частей 11 (прим.: армии) нет»[300]. К телефонному аппарату был срочно вызван председатель Реввоенсовета Мехоношин, но получил ли Бунимович полномочия вести переговоры, неизвестно. На следующий день Бунимович вновь направил телеграмму: «…по просьбе населения выехали на позиции засвидетельствовать наступление армян. Армяне, увидев красную каску, начали обстреливать и хотели окружить. Я остался целым. Мы воздержались от стрельбы. Жду указаний»[301]. Через несколько дней Бунимович направил армянским повстанцам воззвание, в котором призывал «открыть глаза на то, кто ваши обидчики», и заявлял, что Красная армия пришла «освободить вас (прим.: армян) от ваших капиталистов». Он также просил повстанцев выслать представителей в Шушу[302]. По всей видимости, некие мирные контакты с армянами у Бунимовича имели место быть, так как в итоге он телеграфировал своему руководству о необходимости занять фронт в Карабахе частями именно российской Красной армии[303].

Бунимович исполнял роль главного российского большевика в Карабахе до 16 мая. Во время вступления 12 мая 1920 года[304] 281-го полка 32-й дивизии в столицу Карабаха Шушу он организовал своеобразный парад, выстроив полковой оркестр на горе[305]. За неделю