Книга Дьявол в руинах - Триша Вольф

взяла то, что мой отец использовал для нагнетания страха и наказания, и переделала под другой тип страха, назначая разнообразные наказания… и удовольствия. Все это — метафорическая пощечина мертвому лицу ее мужа.

Пока Бриа впитывает в себя шокирующие зрелища, я изучаю ее лицо, оценивая едва заметные изменения в ее чертах. Я держу Брию в секс-темнице. Одну. Никто не знает, где мы находимся. Только тонкий барьер ночной рубашки между моей и ее кожей.

У зла есть вкус, как у горького яда, смешанного с медным привкусом крови. Он наполняет мой рот, когда я впиваюсь зубами в губу, стискивая челюсти до боли.

Это была очень большая ошибка.

Телефон пикает, и отсрочка проникает в мое перегретое тело, как прохладный поток, когда я достаю устройство из заднего кармана — желанное отвлечение. На экране появляется сообщение от Луки. Он присылает свежие данные каждые полчаса. Периметр особняка остается чистым и безопасным.

Небольшое облегчение охватывает меня, когда я убираю телефон в карман, но вскоре оно исчезает, когда я поднимаю глаза и вижу Брию, стоящую перед ближайшей клеткой.

Рукой сжимая ночную рубашку, она приподнимается на носочки, чтобы осмотреть веревку. Ее обнаженные бедра — греховная затея, а соблазн увидеть ее сексуальные бедра, раздвинутые передо мной, — нечестивая дразнилка.

Только попробуй, уговаривает чудовище. Она сама сказала, никто не должен знать.

Бриа бросает быстрый взгляд в мою сторону, словно слышит мерзкие мысли, терзающие мой разум.

— И это то, что происходит здесь? — Скрестив руки на груди, я упираюсь локтем в предплечье и прикрываю рот ладонью. Я наблюдаю за ней с равноценным разочарованием и восхищением.

— Помимо всего прочего, — честно отвечаю я.

На короткое мгновение черты ее лица проясняются.

— Это то, что мой муж сделает со мной? — Ярость сковывает мои кости и едва не сводит с ума при одной только мысли о том, что Сальваторе может взглянуть на нее. Мысль о том, что он может наброситься на нее, заковать в цепи, выпороть и сломать…

Первобытное желание приковать Брию к клетке и зарыться в нее так глубоко, чтобы он не успел предъявить никаких претензий, бьется о мой слабый контроль.

— Боже, черт. — Я провожу рукой по лицу. — Я не тот, кто должен отвечать на эти вопросы. — Я выдыхаю. — Ну, давай. Тур закончился. Ты видела достаточно.

Она слегка покачивается на ногах, и бутылка вина выскальзывает из ее рук. Я наклоняюсь, чтобы успеть поймать бутылку до того, как она ударится о бетон. Ее рука ложится мне на плечо, пальцы впиваются в ткань моей рубашки, чтобы удержать ее.

Мой взгляд устремляется вверх, чтобы встретиться с ее взглядом, и в этой позе, стоя на коленях перед ней, я чувствую, что меня поглощает прилив.

— Пожалуйста, Ник. — Ее слова, произнесенные на прерывистом выдохе, заглушают бешеный стук моего сердца. — Я никогда не бываю одна. За мной всегда наблюдают, осуждают. Говорят, что делать. Куда идти. Просто… дай мне еще немного времени.

Чувственная мольба в ее тоне делает меня беспомощным.

— Кроме того, — говорит она, шатко поднимаясь на ноги. — Ты со мной. Здесь я в безопасности.

Чудовище внутри рычит. Он гремел в клетке с тех пор, как я впервые поставил ее ноги на пол. Черт возьми, с тех пор как я впервые увидел ее в этом греховном красном платье сегодня.

Я далеко не безопасен для этой девушки, и она даже не подозревает об этом.

Единственное, что удерживает меня от того, чтобы разорвать ее, — это клятва, которую я дал, чтобы защитить ее. Но я могу не сдержать это обещание, если мой рассудок даст трещину.

Не в силах озвучить свой ответ, я киваю один раз, отстраняясь на достаточное расстояние, чтобы укрыться от ее соблазнительного запаха. Когда она поворачивается к клетке, я прислоняюсь к стене и скрещиваю руки. Если бы я был умнее, то прихватил бы наручники и сковал свои чертовы запястья.

Но даже тогда, думаю я, с жадностью обследуя ее голую кожу и изгиб задницы через рубашку, меня бы это не остановило.

— В самый раз, — говорит она и икает.

Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моих губах. Я вытираю рот рукой, а затем запускаю пальцы в волосы.

— Что это?

— La petite mort, — говорит она. Ее отполированные до блеска ногти проводят по бороздкам джутовой веревки, изучая грубую нить, словно это инородный предмет. — Это по-французски, значит «маленькая смерть».

Когда она слегка поворачивается ко мне, опираясь спиной о клетку, чтобы устоять на ногах, я оказываюсь в плену ее взгляда, мягкого тембра ее голоса, неуловимых слов, которые для меня так же чужды.

— Мне не посчастливилось учиться в частной школе, как некоторым, — говорю я, придавая своему тону строгость. — Пожалуйста, просвети меня.

Но на самом деле я просто не хочу, чтобы она прекращала говорить. Я так близок к Бриа, как никогда не был с той ночи, когда стоял над ней с зажатым в руке ножом, загоняя в клетку зверя, с которым мне предстояло сражаться следующие два года.

И сейчас это чертово мучение, это крошечное расстояние между нами, которое я мог бы легко преодолеть в одну секунду и заключить ее в объятия.

Бриа улыбается, ее янтарные глаза тяжелеют от вина.

— Если слухи правдивы, — говорит она, осторожно поглаживая пальцами веревку, — то вполне уместно, чтобы среди мертвых была секс-темница.

Она имеет в виду слухи о том, что мой отец заживо хоронил здесь своих врагов.

Я воздерживаюсь от подтверждения этих слухов, позволяя костям, замурованным в стенах, хранить молчание.

Она захватывает веревку и обводит ее рукой, наматывая грубую материю на запястье.

Сжав кулаки, я скрежещу зубами. Моя грудь сжимается под сильным давлением, и я пытаюсь сдержать дыхание, рвущееся из легких. Я задыхаюсь, как дикий зверь, при виде ее, связанной веревкой.

— Маленькая смерть наступает после оргазма, — объясняет она, а затем захватывает зубами уголок своей полной губы. Мне хочется придвинуться ближе, чтобы увидеть румянец, который, как я знаю, заливает ее, и освободить губу. — Французы считают, что в моменты после сексуального экстаза мы испытываем такую сильную эйфорию, что это похоже на момент перед смертью. Спокойствие. Умиротворенное блаженство. Или я так читала.

Моя челюсть сжата так сильно, что голова пульсирует от бешеного стука сердца. Мой член рвется наружу от одних только ее неуверенных, чувственных слов.

Я чертовски обреченный человек.

Она смотрит на свою руку, на веревку, намотанную на ее тонком запястье. Я смотрю, как сжимаются ее бедра, и, черт побери, я почти чувствую вкус