Книга После бури - Фредрик Бакман

черт побери, всего лишь флаги, всего лишь какой-то хоккейный клуб. Но только не Фрак.

Всю жизнь его недооценивали, сбрасывали со счетов, считали дураком и поднимали на смех. Его супермаркет чуть не разорился, несколько раз Фрак оказывался на грани банкротства, враги говорили, что он неистребим, как сорняк. Его преследовала налоговая, он славился финансовыми махинациями и жульничеством, люди по-доброму называли его хитрожопым. Всегда с улыбкой наготове, потрясая рукой, сжатой в кулак, он любил повторять: «Поехали!» Фрак пережил все дрязги и за последние годы ухитрился сколотить небольшое состояние, и если вы спросите, как ему это удалось, объяснит, что всегда смотрит дальше, чем остальные, а если не спросите, объяснит все равно. Его супермаркет был третьим по величине работодателем после больницы в Хеде и фабрики в Бьорнстаде, а сам он стал одним из основных спонсоров «Бьорнстад-Хоккея» – ни для кого не было секретом, что Фрак сам выбирает большинство членов правления. Если хочешь контролировать этот город, в первую очередь займись рабочими местами, а во вторую – хоккеем, а дорога и к тому и к другому лежит через Фрака. Было непонятно, когда он занимается своим супермаркетом, потому что в ледовом дворце он проводил больше времени, чем хоккеисты, а в здании муниципалитета бывал чаще, чем политики. Думать о нем могли разное, но сбросить со счетов не могли. Попытались пару лет назад, но он им этого не простил.

Произошло это после «скандала» – так Фрак называл случившееся, потому что не мог заставить себя сказать «изнасилование». Он никогда не говорил «Мая», хотя знал ее отца почти всю жизнь, всегда называл ее «молодой женщиной». Тот год стал ужасным для всех, но никто, как водится, не понял, что главной жертвой оказался мужчина среднего возраста с большими экономическими запросами. Фрак потерял все.

Мало кто сознавал, как близки были политики к тому, чтобы отложить ремонт дворца в Бьорнстаде в пользу Хеда. Положение удалось спасти в последний момент благодаря фанатам, новым членам правления и новым спонсорским деньгам с фабрики, и, кроме того, все знали, что Фрак непрерывно ведет работу в этом направлении. Весной в интервью местной газете он сказал: «Моя работа остается за кадром, понимаете, снаружи ее не видно!» После чего дал журналисту ценные указания о том, как его лучше сфотографировать и какого размера должна быть фотография, а потом ознакомил его с брошюрой, которую распространял по местным предприятиям. Она называлась: «Вложись в “Бьорнстад-Хоккей”: не ошибешься!» А все потому, что, когда Бьорнстад переживал тяжелейший в своей истории кризис после «скандала», Фрак поднял взгляд и заглянул чуть дальше.

До сих пор Бьорнстад был обычным клубом, а теперь станет уникальным, утверждал Фрак. И так рьяно ухватился за прежде презираемую им новомодную политкорректность, что не всякий успевал за ним на поворотах. Он с гордостью рассказывал местной газете: «Сегодня многие клубы не осознают своей ответственности перед обществом, но “Бьорнстад-Хоккей” не таков! Я уже говорил, что мы делаем огромную ставку на хоккей для девочек? Это что-то невероятное!»

Возможно, некоторые назвали бы его бесстыжим оппортунистом, но для Фрака это звучало как комплимент; быть оппортунистом – значит видеть возможности и использовать их. Как бывший хоккеист, Фрак знал, что каждое тактическое решение будет названо гениальным или идиотским в зависимости от конечного результата.

Пример Амата, выходца из бедных кварталов Бьорнстада, ставшего настоящей звездой клуба, Фрак приводил в доказательство того, что «хоккей открыт для всех». Он, разумеется, не владел статистикой того, сколько ребят из Низины попало в основную команду Бьорнстада, но ведь и мама Беньямина Овича живет ПОЧТИ в Низине, это ведь тоже считается? Сам Беньямин два года уехал за границу назад и больше не играет в хоккей, но вообще-то он нетрадиционной ориентации, вы в курсе? «Но для нас это не играет роли, в нашем клубе у всех равные возможности!» – заверил Фрак, не уточняя, почему не указывает ориентацию других игроков.

Фрак, конечно же, не пожелал говорить с журналистом о «скандале» «из уважения ко всем, кто в нем замешан», – уважение для Фрака всегда было важнее всего. Но на самом видном месте в брошюре он как бы ненароком попросил разместить фотографию Петера Андерсена, хотя тот уже не работал в клубе, а рядом – фото маленькой девочки из детской команды. Лица на снимке видно не было, только длинные волосы, такого же цвета, как у Маи, как скрытое послание спонсорам: клуб на самом деле принадлежит Мае, а не Кевину. Скрытым, впрочем, оно казалось только Фраку. «Не ошибешься».

Он оплатил эти двенадцать флагштоков из собственного кармана, и теперь все посетители матчей проходили по этой аллее его власти под сенью огромных зеленых полотен с медведями. О флагах написали в местной газете, а поскольку они народу нравятся гораздо больше, чем крыши, у многих вскоре возникло чувство, что весь ремонт оплатил Фрак. А не коммуна.

Конечно же, Фрак был слишком скромен, зачем ему хвастаться, он сказал это по секрету всего лишь двумстам знакомым и тому журналисту. Скажете, бесстыжий оппортунизм? А что тут плохого?

Рамона у себя в баре не упускала случая сообщить Фраку в глаза, что он полный дурак. Но за его спиной однажды сказала совсем другое: «Над такими, как Фрак, только ленивый не насмехается, но вы хоть знаете, что он за человек? Горячее сердце. Этот город для него – дело жизни. Можете продолжать смеяться, но что сделали для города вы? Что вы построили? Что построило государство? Вы думаете, сюда приедет правительство и найдет всем рабочие места и жилье? Да они даже не знают о нашем существовании! – Рамона опрокинула в себя добавочный «завтрак» и добавила: – Может, Фрак и конченый идиот, но без таких, как он, городу не выжить».

Преувеличение? Пожалуй, но не скажешь, что неправда.

Фрак знал, что все между собой связано, флаги были символом клуба, и, если буря их разорвет, люди перестанут верить в хоккей. А если после бури они будут гордо реять у входа, как будто Бьорнстад бессмертен, люди решат, что так и есть. Фрак побежал, потому что видел чуть дальше, чем остальные.

И к тому же был конченым идиотом.

Ветер ревел в ушах, так что Фрак не услышал собственного крика, когда, застряв пальцем в узле, сорвал ноготь – полностью, до мяса. Боль была такой мгновенной и невыносимой, что он упал на колени, руки и щеки покрылись потом.

Вскочив на ноги, Фрак побежал к входу и стал барабанить в дверь. Никто не открыл, и он в отчаянии стал бить по железу ногой.