Книга В поисках Аляски - Джон Майкл Грин

— У меня сотрясение, — объявил я, нисколько не сомневаясь в собственном диагнозе.

— Все с тобой в порядке, — сказал подлетевший ко мне Такуми. — Бежим, пока нас не убили.

— Извини, — сказал я, — но я не могу встать. Я только что получил сотрясение средней тяжести.

Выбежала Лара и села возле меня:

— Ты в порядке?

— У меня сотрясение, — ответил я.

Такуми тоже сел и посмотрел мне в глаза:

— Ты помнишь, что с тобой произошло?

— На меня напало Чудовище.

— Знаешь, где ты?

— На тройном с половиной свидании.

— Все с тобой в порядке, — констатировал он. — Идем.

Тут я подался вперед и сблевал Ларе на штаны. Я не знаю, почему я не наклонился в сторону или назад. Я подался вперед и нацелился на ее джинсы — красивые, прекрасно обтягивающие задницу джинсы, именно такие надевают девчонки, когда хотят хорошо выглядеть, производя при этом впечатление, будто они вовсе не старались хорошо выглядеть, — и я их заблевал.

Там было в основном арахисовое масло, но еще и кукуруза.

— Ой! — воскликнула она удивленно и в некотором ужасе.

— Боже, — сказал я, — прости меня.

— Может быть, у тебя сотрясение, — заметил Такуми, словно ранее эта идея не выдвигалась.

— Я испытываю головокружение и тошноту, что свойственно людям, получившим сотрясение мозга средней тяжести, — продекламировал я.

Такуми пошел за Орлом, Лара — переодеваться, а я остался лежать на бетонном тротуаре. Орел привел школьную медсестру, которая диагностировала, представьте себе, сотрясение, и Такуми повез меня в больницу, и Лара поехала с нами на переднем сиденье. Я, кажется, валялся сзади и бормотал без умолку Наиболее. Распространенные. Симптомы. Сотрясения. Мозга.

Так что мое свидание с Ларой и Такуми далее проходило в больнице. Доктор велел мне возвращаться домой и побольше спать, но чтобы кто-нибудь обязательно будил меня приблизительно каждые четыре часа.

Я смутно припоминаю, что Лара стояла в дверном проеме, в комнате было темно, снаружи тоже темно, все так приятно и удобно, но слегка кружилось, пульсировало, как от тяжелых басов, врубленных на полную. И еще я смутно припоминаю, как Лара улыбается, стоя в дверях, — заманчивая неопределенность девичьей улыбки, которая вроде как обещает дать тебе ответ на твой вопрос, но все же не дает. На тот самый вопрос, которым мы все задаемся с тех времен, как девчонки перестали казаться нам ужасными созданиями, вопрос настолько простой, что он не может не быть сложным: я ей нравлюсь или нравлюсь? А потом я заснул глубоко и беспробудно, и проспал до трех утра — меня разбудил Полковник.

— Она меня кинула, — сообщил он.

— А у меня сотрясение, — ответил я.

— Мне сказали. Потому и разбудил. Поиграем в приставку?

— Хорошо. Только без звука. Башка болит.

— О’кей. Я слышал, ты на Лару блеванул. Очень галантно.

— Кинула? — переспросил я, поднимаясь.

— Ага. Сара сказала Джейку, что у меня стоит на Аляску. Именно такими словами. И именно в таком порядке. Ну а я такой: «Прямо сейчас у меня ни на что не стоит. Можешь проверить, если хочешь». Сара, видимо, решила, что я как-то разошелся, и говорит, что она на сто процентов знает, что я мутил с Аляской. Что, в общем-то, смешно. Я. Не. Изменяю.

Игра наконец загрузилась, и я слушал вполуха, нарезая круги по безлюдному треку. От езды по кругу слегка подташнивало, но я не сдавался.

— Аляска взбесилась. — Полковник принялся изображать Аляску, но у него голос получился более визгливый, аж голова разболелась, с самой Аляской так не происходило. — «Женщина ни в коем случае не должна клеветать на другую женщину! Ты нарушила священную женскую договоренность! Если женщины будут друг другу ножи в спину втыкать, как это поможет нам низвергнуть гнет патриархата?» И так далее в том же духе. Потом Джейк принялся ее защищать, уверяя, что она его любит и не стала бы ему изменять, ну и я такой тоже: «Ты из-за Сары не переживай, она просто любит наезжать». А Сара спрашивает, почему я никогда не встаю на ее сторону, ну и я как-то слово за слово назвал ее звезданутой стервой, что она восприняла не особо хорошо. Потом официантка попросила нас покинуть заведение, ну и вот, мы выходим на стоянку, а она говорит: «С меня хватит», я уставился на нее, а она добавила: «Конец нашим отношениям».

Тут он замолчал.

— Конец нашим отношениям? — переспросил я. Я как-то так загрузился, что решил просто повторять последнюю фразу Полковника, чтобы он мог говорить дальше.

— Ага. Так что все. И знаешь, что фигово, Толстячок? Она мне реально небезразлична. Ну, то есть у нас все было плохо. Мы друг другу не подходили. Но все же… Блин, я же говорил ей, что люблю ее. Я с ней девственность потерял.

— Ты с ней девственность потерял?

— Да. Ага. Я тебе не говорил, что ли? Я, кроме нее, ни с кем не спал. Не знаю. Хотя мы и ругались по времени процента девяноста четыре, я все равно очень расстроен.

— Очень расстроен?

— Ну, больше, чем я мог себе представить. То есть я осознавал, что это неизбежно. У нас за весь этот год ни одного момента хорошего не было. С тех пор как я приехал, мы, блин, грызлись как кошка с собакой. Я должен был быть помягче. Не знаю. Грустно это.

— Грустно, — повторил я.

— Глупо, конечно, скучать по человеку, с которым ты ни фига не ладишь. Но не знаю… все же хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.

— Поругаться, — сказал я, а потом смутился настолько, что чуть не потерял управление машиной, и добавил: — Хорошо.

— Ага. Что теперь делать, и не знаю. Ну, то есть мне было хорошо, когда у меня была она. Толстячок, я ненормальный. Что мне делать?

— Можешь со мной ругаться, — предложил я, потом отложил пульт, откинулся на спинку нашего обшарпанного дивана и отрубился. Прежде чем я отключился, до меня долетели его слова:

— На тебя я даже злиться не могу, ты безвредный костлявый подонок.

за восемьдесят четыре дня

ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ, в понедельник, начался дождь. Голова все еще болела, и громадная шишка над левым виском походила, по словам Полковника, на топографическую карту Македонии в миниатюре, а я-то раньше и не знал, что такое место вообще существует, тем более страна. Когда мы с Полковником шли по жухлой и почти уже мертвой траве, я сказал: «Наверное, дождь нам не повредит», а он посмотрел на стремительно набегающие низкие тучи и ответил: «Повредит или нет, но точно пойдет, блин».

И он, блин, пошел. На середине урока по французскому мадам О’Мэлли спрягала глагол «верить» в сослагательном наклонении. Que je croie. Que tu croies. Qu’il ou qu’elle croie. Она повторяла эти слова снова и снова, и мне уже стало казаться, что это не глаголы, а какая-то буддистская мантра. Que je croie; que tu croies, qu’il ou qu’elle croie. Как забавно повторять снова и снова: я бы поверил, ты бы поверил, он бы поверил или она бы поверила. Во что бы поверил? — подумал я, и как раз в этот момент хлынул дождь.