Книга Драконий берег - Карина Демина

Мятой.

И бурой. В горах разноцветье ни к чему, да и на буром пятна не так уж заметны, но теперь я вдруг поняла, что он заметит каждое. И то, от соуса, на рукаве. И темное, кровяное на груди. Кровь из носу, но ведь объясняться глупо.

— Помочь?

— Я сама, — мелкая пуговица упрямо не желала проскальзывать в петлю, а манжета оказалась до отвращения плотной. — Справлюсь.

Томас кивнул. И отвернулся. Надо же, какой тактичный. И все равно странно, что матушка отказала. Она слишком практична, чтобы цепляться за фантазии.

— Мои предки обычно лечили нас самогоном, а уж к мистеру Эшби обращались, когда самогон не помогал. Как правило… мне тогда было совсем погано. А он приходил. Расставлял свои склянки. И делал уколы.

Я молча протянула руку.

— Я пережму сосуды выше локтя. Кровь лучше брать венозную и с запасом, — тонкий жгут перехватил руку и сдавил.

Я отвернулась.

Не то, чтобы я крови боюсь, просто… не хочу больше видеть ее. И прав он. Мистер Эшби появлялся, когда все прочие средства не помогали.

Он приносил в дом едкий запах лекарств.

И черный кофр.

Он садился на край постели и клал холодную руку на лоб. Улыбался. И спрашивал:

— Что ж ты, девочка, так неосторожно?

А потом ощупывал горло.

Заставлял открывать рот. Заглядывал в уши. Он был ласков. И внимателен. А еще с ним приходил Ник, который садился рядом и брал меня за руку. Когда тебя держат за руку, укол вынести легче.

…вы должны понимать, — бас мистера Эшби легко проникал сквозь дощатые стены, — что с вашей стороны было совершенно безответственно настолько запускать болезнь.

Ему отвечала матушка, но ее голос, тонкий и надрывный, не проникал сквозь пелену окружавшего меня жара. Я знала, что станет легче.

Мистер Эшби всегда приносил облегчение.

— Речь идет о прямой угрозе жизни. Это мракобесие, которое…

…жар отступал, а вместо него наваливалась усталость. И с ней — сон.

Следовало признать, что уколы Томас умел делать. Хрустнула печать, крышка коробки откинулась, позволяя разглядеть содержимое: небольшой шприц с тончайшей иглой. Она пробила кожу.

— Снимаю. Поработаешь кулаком?

Кровь темная.

Пурпурная.

Нарядная даже… и все-таки, почему она отказалась?

Кровь медленно наполняла шприц, и в этой неторопливости мне виделось желание Томаса затянуть нашу с ним встречу.

…а про деньги?

Нет, про деньги она точно не знала, иначе в жизни не оставила бы их в моей хижине. Матушка любила деньги той болезненной любовью, которая не оставляла места для иных привязанностей. Во всяком случае, для меня.

— Вот и все, — Томас вытащил иглу и ловко прижал к ране кусок ваты. — Зажми и держи.

Он вернул шприц в ящик и закрыл крышку. Нажал что-то по обе стороны, и ящик окутала белесая пелена, впрочем, почти сразу растворившаяся.

— Стазис. Встроенный артефакт. Обеспечит сохранность материала. Отправлю нарочным.

— А сам?

— Ты же обещала мне показать драконов.

И эта фарфоровая улыбка, за которой мне чудился намек, что ему далеко не только драконы интересны. Но… почему бы и нет?

Глава 8

Мы успели до заката.

Закат в горах — это, конечно, охренительно красиво, но потом наступает такая темень, что налобный фонарь кажется бесполезной игрушкой.

Но мы успели.

Свой «студебеккер» я бросила на тропе, которую изрядно попортило бурей, а стало быть, выше третьего уровня найдется пара грязевых ям.

— Дальше пешком, — предупредила я Томаса. И еще мстительно подумала, что шерстяной его костюмчик — не самое подходящее для гор одеяние. А уж ботинки с длинными носами и вовсе никуда не годятся. — Если не передумал.

Он хмыкнул.

И вытащил из рюкзака сверток, который превратился в весьма приличного вида шерстяное пончо.

Но ботинки все равно дерьмовые.

— Идешь за мной, никуда не сворачиваешь. В лужи не лезь, вытаскивать не стану.

Я подняла воротник куртки.

Ветер третий день держался с севера. Несильный, но пронизывающий, он имел дурную привычку выдувать и те крохи тепла, которые кое-как удавалось сохранить.

Томас поежился.

Но решительно зашагал вверх по тропе. Он не промолвил ни звука, даже когда мы выбрались на гребень, и ветер, разыгравшись, лягнул его в грудь. Я привычно пригнулось, а вот его развернуло, почти опрокинуло. Но ничего, только пончо поправил.

Выше.

И быстрее.

Солнце уже тянулось к морю, отражаясь в нем лужей расправленного золота. От краев ее расползалась белизна, прикрывая и уродливые скалы, и мертвый остов корабля, стоявшего здесь только, сколько себя помню. Эта белизна прятала волны, и море казалось спокойным.

Мирным даже.

А вот ветер швырнул в лицо горсть колючего снега.

— А здесь… бодрит, — Томас остановился, чтобы оглядеться. И вид у него был… да как у любого новичка. Я когда впервые забралась на тропу, тоже стояла, рот разинув, не способная справиться с окружавшим меня великолепием.

Скалы гляделись черными.

А море — белым.

И золотым.

Солнце в небе — крошечным и низким, руку подыми и сорвешь, сунешь диковинный этот плод в корзину.

— Мне казалось, что драконы не любят холода.

— Это смотря какие, — ветер трогал мои волосы, и щекотал шею хвостами косынки. — Флоридский болотный, тот да, холод переносит плохо, а наши, наоборот, в той жаре не выживут. Здесь им самое раздолье. Смотри…

Я видела темную искру на белизне моря. Она скользила, приближаясь, становясь все больше и больше, превращаясь из искры в змеиную тень. А та, поднявшись выше, распахнула крылья. И вот уже по-над морем прокатился рев.

— Лютый, — я двинулась по тропе, придерживаясь за ветки кустарника. Тот рос плотно, почти наползая на эту самую треклятую тропу. А она вилась по краю обрыва. И камни привычно скользили вниз, растворяясь в темноте. — Ты тут осторожно. И под ноги посматривай. Ветер северный, значит, где-нибудь да наледь будет…

Он шел, стараясь не показывать страх.

А я знала, что ему страшно. И удивительное дело, это понимание доставляло мне радость. Мстительную такую, гаденькую по сути своей, но все же радость.

…Билли однажды сунулся.

И не смог.

Остановился где-то там, еще в начале, где тропа не подбиралась к самому обрыву. Сказал, что-то вроде, что ему на хрен не упали мои драконы. И ушел.