Книга Загадка «Таблицы Менделеева» - Петр Дружинин

Итак, дата закрытия номера 12 апреля (пятница)н. ст. = 31 марта (понедельник)ст. ст.. Чтобы к этому времени французский листок «Опыта…» мог прибыть в Лейпциг, он должен быть оправлен из Петербурга по крайней мере за неделю, то есть в начале 20-х чисел мартаст. ст., что не противоречит установленному положению вещей.

Пришло время высказаться о том, какую роль в данном случае сыграла беловая рукопись «Опыта…». Представляется, что эта наборная рукопись не просто оригинал, но дважды оригинал. А именно: эта таблица сперва набиралась для «Основ химии», затем Д. И. Менделеев держал корректуры, вносил изменения, и в окончательном виде таблица вышла в свет 14/15 мартаст. ст. 1869 года в составе «Основ химии». Второй же раз она понадобилась, когда Д. И. Менделеев возвратился 12 марта в Петербург и осознал необходимость печати отдельных листков для рассылки «русским и иностранным ученым». Именно тогда поверх наборной рукописи, которая уже была отработана для «Основ химии» и, по сути, нужна была лишь ради ориентира типографии, он написал на ней то, что надлежало набрать при переверстке и последующей печати отдельных листков.

Вопрос датировки уже рассмотренной надписи внизу листа: «Отдать в набор в Понедельник в 6 кв. корпус без шпон», требует особенного рассмотрения. Проще всего было бы рассуждать следующим образом: Менделеев вернулся в Петербург 12 марта, ближайший к этому понедельник (упомянутый в записи Флиге) — 17 марта, следовательно, через несколько дней после него был готов тираж русского и французского листков «Опыта…» и ученый мог приступить к рассылке.

Между тем версия эта ошибочна. Н. К. Флиге, которому мы атрибутируем строку внизу беловой рукописи, распорядился посредством своей надписи не о печатании листков, а о наборе таблицы, причем эти, как определяют их исследователи, «чисто типографические термины»[181], вполне конкретны, хотя никто не потрудился их разъяснить. Флиге же указал необходимые для наборщика исходные данные именно применительно к таблице: ширину полосы набора («6 квадратов») и «корпус», что обозначает шрифт, но не шрифт вообще, а конкретный размер шрифта, которым был набран «Опыт…»: очко литеры равно 10 пунктам в высоту, согласно принятой тогда системе. Таким образом, надпись нужно отнести не к печати листков (там терминология была бы другой), а к моменту окончательной отделки предисловия «Основ химии». Очевидно, речь идет о наборе, назначенном на 20-е числа февраля (понедельник выпадал на 24 февраляст. ст.), — и тогда эта надпись вкупе с новыми данными легко укладывается в хронологию: таблица была передана в набор в последних числах февраляст. ст., непосредственно перед отъездом Д. И. Менделеева из Петербурга (выше мы упоминали, что это, видимо, произошло 1 марта или же 1–2 днями позднее, как допускает Д. Н. Трифонов). Однако никто кроме Менделеева не мог держать ее корректуру, во время которой он к тому же внес в таблицу некоторые уточнения; ну а полная исправность «Опыта…» в предисловии к «Основам химии» лишний раз подтверждает это. Иначе мы не можем объяснить, почему для выхода из печати «Основ химии» нужно было бы дожидаться возвращения автора в Петербург (если бы это было не так, экземпляр выпуска был бы доставлен в Петербургский цензурный комитет в те числа, пока Менделеев был в отъезде, то есть около 5 марта: автор для этого был не нужен). Но типография не могла завершить печать «Основ химии» именно потому, что нужно было выправить последнюю корректуру — окончание предисловия и собственно «Опыт…». Сделать же это мог только Менделеев и только по возвращении (12 мартаст. ст.), что он, по-видимому, и сделал, после чего была в один день напечатана давно ожидаемая половинка листа (т. е. 8 полос «выхода»: 1–2-я пóлосы — авантитул, 3–4-я пóлосы — титульный лист, 5–6–7 пóлосы — предисловие и 8-я полоса — «Опыт…»). Именно поэтому 2-й выпуск «Основ химии» мог быть полностью завершен только по возвращении Менделеева, а в пятницу 14 мартаст. ст. или субботу 15 мартаст. ст. обязательные экземпляры были доставлены в Петербургский цензурный комитет.

Табл. 13.

Примечательна фраза, начертанная Менделеевым на беловой рукописи, но относящаяся не к процедуре набора, а к печати оттисков: «Бумагу взять такую |по которой можно бы |писать, но тонкую, |чтобы было легко». Менделеева беспокоила заграничная рассылка, почему он отдельно и задумывается над выбором бумаги — «тонкую, чтоб было легко»; на основании этого пожелания типография, как мы знаем из приведенного выше счета, и взяла почтовую бумагу. К чему такая щепетильность? Пожелание легкой бумаги имело причину: Менделееву, человеку, умеющему считать деньги, требовалось, чтобы письмо не превышало минимального веса международных писем (15 граммов, с учетом веса конверта и, возможно, сопроводительной записки), поскольку за отправку даже одного такого письма в государства Германского Почтового Союза в самом дешевом варианте взималось 14 коп. серебром[182]. Работа почты, особенно на международных направлениях, была весьма стабильна и предсказуема: отправка письма, адресованного в Лейпциг, обычно производилась на следующий день после подачи, но если привезти письмо на Варшавский вокзал до 11 утра, то оно отправлялось в тот же день[183] с берлинским почтовым поездом, отходившим в это время; через 42,5 часа, то есть в 5.30 утра третьего дня[184], почтовый поезд прибывал в Берлин, откуда до Лейпцига письмо доходило уже к обеду. Таким образом, письмо от Петербурга до Лейпцига доходило за четыре — пять дней.

Следовательно, для того чтобы «Опыт…» успел добраться до Лейпцига к издателям «Journal für Praktische Chemie» до указанной даты закрытия номера (31 мартаст. ст. = 12 апрелян. ст. 1869 года), его достаточно было отправить из Петербурга не позже 25–26 марта. То есть установленные даты не входят в противоречие с действительностью.

По-видимому, именно в выборе бумаги состоит и причина того, что экземпляры отдельного листка не сохранились нигде, кроме как в архиве самого Менделеева. Использованная почтовая бумага была и тонкая, и удобная, и недорогая. Однако подобная бумага машинного производства, активно употребляемая в ту эпоху, оказалась не столь долговечной, особенно если это отдельный лист, а не книга, где листы помогают соседним сохраняться; то есть эта бумага уязвима для воздействий внешней среды. Все русские листки, которые сохранились среди бумаг Менделеева, долгие годы лежали бездвижно в одном конверте; французские же, которые лежали иначе — истлели в центральной части, и оставшиеся три листа сохранились чудом и ныне имеют утраты в центре листов.