Книга Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

– Шлюха Сатаны! Ведьма!

Ланцафам решительно тащил Джудитту вперед. Ему хотелось поскорее оставить эту площадь позади, чтобы не рисковать. Но Джудитта упиралась, высматривая Меркурио.

– Он внутри, – успокоил ее Ланцафам.

Девушка посмотрела ему в глаза.

– Его ищет городская стража. Поэтому Меркурио придется замаскироваться, – объяснил ей Ланцафам. – Ты его, наверное, даже и не узнаешь… Но он будет там.

– Правда? – едва слышно переспросила Джудитта.

– Да, – успокоил ее капитан. – А теперь пойдем дальше. Мне не нравится вся эта толпа. – Он посмотрел на своих солдат. – Марш!

Они дошли до охраняемого входа в зал монастыря. Стражники расступились, и Ланцафам в сопровождении своих людей с Джудиттой вошли внутрь.

Боковой проход вел в большую голую комнату.

– Значит, можно начинать, – сказал Святой, увидев пленницу.

Патриарх Венеции, сидевший в зале в сопровождении своей свиты из послушников и священников, раздраженно приподнял бровь.

– В будущем обвиняемая должна ждать нас здесь, а не наоборот, – проворчал он.

Ланцафам виновато развел руками.

– Простите, патриарх… Но женщина, которая по приказу инквизитора переодевала обвиняемую, не справилась вовремя.

Контарини посмотрел на Святого.

– Этого больше не повторится, – страстно заверил тот.

– Ну что ж, давайте поторопимся. – Патриарх пошел вперед.

За ним последовали Святой, церковники, какой-то хромой монах-доминиканец, послушники, а за ними – Джудитта с Ланцафамом.

Зал монастыря Святых Космы и Дамиана был огромным и простоватым, с высоким темным потолком и колоннами в три человеческих роста высотой, тянувшимися у стен. Впереди специально для суда построили низкую трибуну, на которой должен был заседать суд, справа перед трибуной стоял длинный стол для обвинителя и защитника, а слева – клетка для Джудитты.

Когда Меркурио увидел ее в этой клетке, запертую, точно зверь, у него больно кольнуло сердце. «Держись», – подумал он. Впрочем, спокойствие не помешало бы и ему самому.

Перед трибуной и в зале стояли церковные лавки, на которых восседали горожане: многие пришли посмотреть на процесс. Те, кому не хватило сидячих мест, толпились у стен между колоннами, кто-то стоял даже за дверью, надеясь хоть что-то услышать. Тем же, кто остался на площади, приходилось только представлять себе, что же происходит за толстыми стенами монастыря.

Патриарх подошел к креслу в центре трибуны. Он подал знак священнику в шелковом наряде с оторочкой из дамаста, и церковник уже собирался сесть в кресло, когда патриций Джакопо Джустиниани ловко вскочил на трибуну и уселся рядом.

– Патриарх… – начал Джустиниани.

Собравшаяся толпа притихла, чтобы выслушать его слова.

– Это событие настолько значимо, что власти Венеции должны выступить в этом деле вместе с Церковью.

Патриарх оцепенел. Он не собирался делить эту заслугу с другими.

Тем временем Джустиниани повернулся к толпе.

– Вы не только паства Божья, но и наши возлюбленные горожане. По крайней мере, никто потом не скажет, что в зале были только агнцы. Тут и люди тоже.

Народ громко рассмеялся. Патриций удобно устроился в кресле.

– Джустиниани, – прошипел ему патриарх. – Что вы вытворяете?

– Патриарх, вы не хуже меня знаете, что происходит, ибо вы не только человек Церкви, но и житель Венеции. – Патриций тепло улыбнулся ему. – А Венеция не может себе позволить выступить лишь наблюдателем столь значимого события. Мы не можем допустить, чтобы процессом заправляла только Церковь. – Он развел руками. – Я знаю, в глубине души вы меня понимаете.

Патриарх, стараясь скрыть охватившее его раздражение, улыбнулся собравшимся.

– Да начнется суд! – провозгласил он и указал на Святого, стоявшего слева от него. – Представляю вам обвинителя, инквизитора брата Амадео да Кортона.

«Будь ты проклят», – подумал Меркурио.

Святой встал, поклонился патриарху и, повернувшись к толпе, продемонстрировал стигматы.

– Подойдите поближе, примите наше благословение, инквизитор.

Святой встал на колени перед трибуной.

– Ближе! – потребовал патриарх.

Когда Амадео склонился перед ним, Контарини опустил ладони ему на щеки.

– Целую тебя во имя Господа нашего Иисуса Христа. – Он дотронулся губами до его правой щеки. – Прекрати показывать им эти дырки, шут, – прошипел патриарх, делая вид, что целует монаха. – И помни, нам признание не нужно. Народ и так верит в ее виновность. Ты должен позаботиться лишь о том, чтобы толпа не изменила свое мнение. – Он посмотрел доминиканцу в глаза. – Аминь!

– Аминь! – повторил Святой и вернулся на свое место.

– Теперь защитник, – равнодушно произнес патриарх, показывая толпе, что речь сейчас пойдет о ком-то совершенно неважном. – Отец Венцеслао… Какое странное имя, отец, – улыбнулся патриарх. – Венцеслао да Уговицца.

Толпа засмеялась.

– Откуда же вы родом?

Публика посмотрела на монаха, облаченного в обычный для доминиканцев наряд: белую рясу, белый скапулярий, черную накидку с капюшоном. Венцеслао нерешительно поднялся из-за стола. Взгляд его белесых мутных глаз, пораженных катарактой, вперился в патриарха.

– Это маленькое селение в Альпах, ваше превосходительство. Неподалеку от Бамберга.

– Значит, вы немец? – спросил патриарх.

– Нет, ваше превосходительство…

– Впрочем, это не важно, – перебил монаха патриарх. – В конце концов, мы собрались здесь не для того, чтобы изучать географию. – Он выразительно посмотрел на публику в зале.

Толпа расхохоталась.

– Вы готовы к вашей… неблагодарной задаче, отец Венцеслао?

– Честно говоря, не очень. – Доминиканец осторожно обогнул стол, вытянув руки вперед, чтобы не споткнуться. – Я вообще ничего не знаю о том, как ведется процесс инквизиции.

Патриарх оцепенел.

– Отец, вам не следует скромничать.

– Нет-нет, я говорю правду, ваше превосходительство.

– Отец! – громко перебил его патриарх. – Значит, вам придется положиться на то, что сам Господь поведет вас.

– Как прикажете. – Защитник низко поклонился.

– Мне нечего вам приказывать, – немного смущенно поправил его Контарини. – Я лишь советую вам.

– Каждый ваш совет – приказ для меня, – униженно пробормотал отец Венцеслао.

Толпа громко рассмеялась.

Исаак, сидевший в первом ряду, посмотрел на Джудитту и поднял руку, чтобы подбодрить дочь, но затем повернулся к Октавии.