Книга Исток - Владимир Михайлович Соловьев

Колумб. Нигде нет. Неужели она не перенесла?.. А может быть, простила меня и возвратилась? Как это было бы прекрасно!

Отворяет дверь и отскакивает, как ужаленный.

Измена! Измена! (Оглядывается.) Что там? Корабль? Вперед! Пусть лучше я погибну! Пусть все погибнут!

Бросается на корму. Оттуда вновь выбегают матросы, на этот раз их четверо.

1-й матрос. Дубина, на кого же ты бросил руль?

4-й матрос. К дьяволу руль, если там привидение!

2-й матрос. Мертвец за штурвалом! Поворачивает! Перевернемся!

3-й матрос. Брасопить паруса! Или ветер положит нас на борт!

Убегают к носу. Из салона выходит чернобородый.

Чернобородый. Едва кончили. Бегают, галдят… Скучная процедура, надо сказать… Перепились все, что ли? Пора к жене, только тот корабль не дает мне покоя. (Смотрит.) Грот-мачту всем в глотку, кто это держит прямо на него? Дурачье, это же не купец, это фрегат, по парусам видно! Что, заторопились в петлю? Эй, на руле!

Смотрит и в первое мгновение застывает от изумления и страха, но затем кидается к корме.

Брось руль, ты! Нет, клади лево на борт! Эх, уже не уйти. Ты понимаешь, болван, нас всех повесят! Повесят!!

Вцепившись в волосы, он глядит на приближающийся корабль, уже не в силах чем-либо помешать.

Картина четвертая

Та же обстановка. Колумб, чернобородый, монах и несколько матросов связаны, их стерегут моряки с королевского фрегата, Амелия тут же – она не связана, но находится под стражей. Королевские матросы возятся, приготовляя место для суда. Сверху, с невидимой реи, опускается веревка с петлей на конце, подальше – вторая. Устраивая виселицу, матросы короля перекликаются.

Матрос с фрегата. Майна, майна… Так, хорош. (Встает на табурет, примеривается.) Этому будет как раз. (Кивает на Колумба. Колумб безучастно глядит в сторону. Матрос переносит табурет под следующую петлю.) Майна… Еще майна… Стоп! В самый раз для бородатого!

Чернобородый судорожно поводит шеей.

Монах. Однако, дети мои, суд еще даже не начался, а вы уже готовите виселицу. Зачем лишняя работа! Ведь, может быть, все обойдется…

Матрос с фрегата. Рассчитываешь отделаться галерами? Как бы не так!

Монах. Но ведь суд не принимает решений заранее!

Матрос с фрегата. Если бы ты, долгополый, присутствовал при суде столько, сколько я, то не стал бы болтать глупостей. Если цыпленок зажарен, ты съешь его, все равно – прочитаешь ли молитву перед едой или нет. Суд тоже вроде молитвы перед обедом. Просто так уж установлено, чтобы перед тем, как тебя вздернуть, были сказаны и записаны определенные слова. А вздернут тебя так или иначе, если даже ни один судья не вымолвит ни слова.

Чернобородый. Похоже, что на этот раз нам не выкрутиться. Эх, не следовало мне жениться на вдове. Плохая примета.

Монах. Да еще на вдове живого человека. Это уж и вовсе грех.

Чернобородый. Не надо было тебе венчать нас, вот что, раз он жив. Да еще и отпеть живого человека перед этим. Вот за это бог нас и наказывает.

Монах. Разумеется, это грех. Если бы я отпел его мертвого, все было бы в порядке: он смирнехонько лежал бы на дне и не смог бы стоять за штурвалом и поворачивать корабль. Но, значит, грешники те, кто позволил ему остаться в живых. Вот их бы и вешали, а при чем тут я?

Чернобородый. Ладно. Одно утешение – что сберег он свою жизнь ненадолго. Слышишь, Колон? Все равно тебя повесят первого. Подумай, насколько лучше было бы, позволь ты моим ребятам тихо, спокойно выбросить тебя за борт. Клянусь телом господним, это куда приятнее. Уж я-то знаю разницу.

Матрос с фрегата. Да, по тебе видно, что ты не раз выплывал, да и из петли выскальзывал. Ну, у нас не выкрутишься, хоть петля и будет намылена на совесть.

Чернобородый. Ладно уж. Только чтобы мыло было хорошим и пахло.

Графиня. А я рада, что его тогда не утопили. Если бы это удалось, я думала бы, что мы несем кару за мой грех. А теперь совесть моя чиста.

Монах. Ну, как же. Словно бы вы не ухитрились в один день побывать замужем за двумя.

Графиня. Преподобный отец, вы плебей. У нас вы этим никого не удивили бы.

Монах. Не лучше ли думать о делах более достойных в ожидании часа, когда всевышний призовет нас к себе?

1-й Матрос. Похоже на призыв на военную службу: такой же стол, да и в словах столь же мало смысла.

Монах. Всевышний задаст тебе один вопрос…

Чернобородый. Это я ему задам. А именно: на кой черт ему понадобилось так долго хранить дурака адмирала?

Колумб. Господь хотел, чтобы я послужил орудием вашего наказания за многие грехи. И ее тоже.

Графиня. Бедный Кристобаль, перед смертью он стал говорить напыщенно, как придворный поэт, которому хорошо платят.

Колумб с упреком смотрит на нее.

Лучше скажи, Кристобаль: ты ведь любишь меня, правда?

Колумб. Да.

Чернобородый. Вот наглая девка!

Графиня. И тебе не жалко, что тебя повесят вместе с нами?

Матрос с фрегата. Не надейся. Тебя не повесят.

Колумб. Слава богу. Тогда мне не о чем сожалеть.

Матрос с фрегата. Ее, как пиратскую потаскуху, отдадут в веселый дом для матросов. Там она станет делом искупать свои грехи.

Колумб напрягается, словно пытаясь порвать веревки. Затем снова застывает.

Графиня. Ведь ты не хочешь такой судьбы для меня, милый? Тогда спаси меня!

Колумб. Как?

Графиня, подойдя, шепчет ему на ухо. Колумб, помедлив, отрицательно качает головой.

Колумб. Нет. Если бы я мог спасти одну тебя… Но остальные должны понести кару. И я в том числе.

Графиня. Ты безжалостен! Подумай, что со мной произойдет!

Чернобородый. Да ничего особенного. Разница не так уж велика. Жаль только, что я не смогу туда заглянуть.

Появляются судьи – трое королевских офицеров. Матросы помогают связанным подняться на ноги.

Председатель. Ну, я думаю, это не займет много времени, зато потом с аппетитом пообедаем. Итак, что мы имеем? На пиратском корабле захвачены лица, из коих четверо мужчин и одна женщина признаны главарями. По всем законам божеским и человеческим должно повесить их за шею, чтобы они висели так, пока не умрут. Что думаете вы, достойный дон?