Книга Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Удар по голове был скользящим – достаточно сильным, чтобы Аш потерял сознание, но не настолько сильным, чтобы он оставался в беспамятстве долго. Однако, очнувшись, Аш обнаружил, что на нем лежит не одно мертвое тело, а два – второе принадлежало дородному афганцу, меньше минуты назад убитому выстрелом в голову одним из джаванов на крыше казарм и рухнувшему ему на ноги.

Два тяжелых безжизненных тела крепко придавливали его к земле, и после безуспешной попытки пошевелиться Аш несколько минут лежал неподвижно, с затуманенным сознанием, ничего не соображая и понятия не имея, где он находится и что с ним случилось. Он смутно помнил, как протискивался через какую-то дыру… дыру в стене. И больше не помнил ничего… Когда сознание начало постепенно проясняться, он вспомнил Уолли и снова попробовал пошевелиться, но тщетно.

Голова у него раскалывалась от боли, все тело мучительно ныло, словно один огромный синяк, и размякло, словно долго пролежавшая в воде бумага. Но мало-помалу способность соображать вернулась к нему, и Аш понял, что не получил никаких телесных повреждений, если не считать удара по голове и побоев от рук или, скорее, от ног толпы. Выходит, ничто не мешает ему выбраться из-под трупов, придавливающих его к земле, и продолжить бой, как только он соберется с силами и избавится от этого ужасного головокружения – ведь подняться на ноги для того лишь, чтобы бродить, шатаясь, как пьяный, значит призвать мгновенную смерть и никому ничем не помочь.

Рев толпы и безостановочный треск выстрелов свидетельствовали, что битва продолжается. Лицо у Аша опухло и отекло, а веки слиплись от вязкого месива из крови и пыли, которое он не мог стереть, по-прежнему не находя в себе сил высвободить придавленные к земле руки, но все же он сумел совершить колоссальное усилие и открыть глаза.

Поначалу Аш не мог сфокусировать взгляд, но через минуту – другую зрение начало проясняться, и он увидел, что лежит в нескольких шагах от сплоченной толпы, остановленной решительным огнем трех сипаев, занимающих позиции над входом в казарменный блок. Но они стреляли все реже и реже, и Аш смутно осознал, что у них, видимо, кончаются патроны, а потом перевел блуждающий взгляд в сторону и заметил, что мятежники, собравшиеся у брошенных пушек, о чем-то совещаются.

Пока он смотрел, один из них – солдат Ардальского полка, судя по одежде, – вскарабкался на орудие и, выпрямившись во весь рост, принялся размахивать мушкетом с привязанным к стволу лоскутом белой ткани и кричать: «Сулх! Сулх… Кафи! Бус!»[49]

Треск мушкетных выстрелов стих, и сипаи за парапетной стенкой тоже прекратили огонь. В наступившей тишине мужчина слез с пушки, выступил на открытое пространство перед казармами и крикнул осажденному гарнизону, что хочет поговорить с главными.

Последовала короткая пауза – сипаи совещались между собой, а потом один из них отложил винтовку, встал, подошел к внутреннему краю крыши и громко позвал людей, находившихся внизу.

Через несколько минут еще три разведчика поднялись наверх, и все вместе они двинулись вперед и стали во весь рост за парапетом над аркой, невооруженные.

– Мы здесь, – сказал джаван, которого выбрали выступать от лица группы, поскольку он был патханом и мог свободно говорить с афганцами на их языке. – Что ты хочешь сказать нам? Говори.

Аш услышал, как человек, стоявший примерно в ярде от него, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и прошептал с благоговейным ужасом:

– Всего-то? Не может быть, чтобы их осталось всего шестеро! Наверное, там есть и другие.

«Шестеро…» – тупо подумал Аш. Но слово не имело для него никакого значения.

– Все ваши сахибы мертвы, – прокричал мятежник с флагом, – а против вас, оставшихся в живых, мы ничего не имеем. Какой смысл продолжать сражаться? Если вы сложите оружие, мы позволим вам вернуться домой. Вы бились достойно. Сдайтесь сейчас – и уходите с миром.

Один из разведчиков рассмеялся, и угрюмые закопченные лица его товарищей несколько смягчились, когда они рассмеялись вместе с ним, громко и презрительно, а афганцы нахмурились, заскрежетали зубами и начали поигрывать мушкетами.

Джаван, выступавший от лица группы, уже много часов не пил, и во рту у него пересохло. Но он набрал слюны и сплюнул за парапет, а потом, возвысив голос, громко спросил:

– Что вы за люди такие, что предлагаете нам запятнать свое доброе имя и покрыть позором своих мертвых товарищей? Или мы поганые псы, чтобы предать тех, чей хлеб ели? Наш сахиб приказал нам сражаться до последнего. И мы так и сделаем. Вы получили ответ, псы!

Он снова сплюнул, круто развернулся и двинулся прочь, остальные последовали за ним. Под яростное завывание толпы шестеро мужчин прошли по крыше к дальней лестнице и спустились в казарменный двор. Здесь они задержались для того лишь, чтобы выстроиться в ряд плечом к плечу: мусульмане, сикхи и индус – совары и сипаи Королевского корпуса разведчиков. Они подняли засов, распахнули створы двери и, обнажив сабли, вышли из-под арки навстречу смерти – твердой, четкой поступью, словно маршировали на параде.

Афганец, говоривший с ними, коротко вздохнул и проговорил словно через силу:

– Вах-иллах! Это настоящие мужчины!

«Это разведчики», – подумал Аш, захлестнутый жаркой волной гордости, и отчаянно напряг силы, чтобы выбраться из-под трупов, подняться на ноги и присоединиться к товарищам. Но в следующий момент сзади хлынула толпа, и он, полузадохшийся, беспомощно корчился среди удушливых клубов пыли и великого множества обутых в чапли ног, которые наступали на него, спотыкались об него и пинками отталкивали в сторону, словно тюк соломы. Он смутно слышал звон стали, хриплые вопли мужчин и очень ясно – чистый звучный голос, прокричавший: «Разведчики ки-джай!» Потом обутая нога ударила Аша в висок, и он снова провалился в темноту.

На сей раз он очнулся не так скоро, а когда наконец медленно выплыл из темноты, то обнаружил, что стрельба прекратилась, хотя со стороны резиденции по-прежнему раздаются крики, и перед казармами никого не осталось, если не считать мертвых.

Тем не менее Аш не попытался пошевелиться. Он лежал на месте, чувствуя только боль и страшную слабость, и лишь спустя много минут почувствовал необходимость думать и действовать. Мозг казался таким же безжизненным и оцепенелым, как мышцы, и попытка хотя бы просто думать, не говоря уже о том, чтобы думать ясно, представлялась непосильной. Однако он понимал, что должен заставить свой мозг работать, и вскоре шестеренки ума снова сцепились и завращались, и память вернулась к нему – а вместе с ней древний инстинкт самосохранения.

Во время последней бойни лежавшие на нем трупы были сдвинуты с места, и Аш, осторожно попробовав пошевелиться, обнаружил, что все еще в состоянии двигаться, пусть и еле-еле. Подняться на ноги у него не хватило сил, но он мог ползти – и пополз, медленно и неуверенно, точно полураздавленный жук, с трудом пробираясь на четвереньках между распростертыми на земле телами и машинально направляясь к ближайшему укрытию, которым оказалась конюшня.