Книга Лермонтов. Исследования и находки - Ираклий Андроников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это в начале повести. Дальше:
«Между тем луна начала одеваться тучами, и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить».
«Передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его, подобный рокоту засыпающего города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся…»
Не знаешь, чему здесь более удивляться: постепенному изменению морского пейзажа, живописности изображения (виднеющийся в тумане фонарь на корме ближайшего корабля), сравнению шума моря с шумом засыпающего города, точному соответствию душевного состояния героя и окружающей его природы («ночною бурею взволнованное море» и «волнуемый воспоминаниями» герой) или поэтичности речи, напоминающей речь стихотворную! Невольно вспоминается совет Чехова разбирать «Тамань» «по предложениям, по частям предложения».
Но при всем том героиня не сказочная русалка, а девушка из народа. И более всего это сказывается в ее ответах офицеру, состоящих из народных поговорок и прибауток: «Откуда ветер, оттуда и счастье», «Где поется, там и счастливится», «Где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять не далеко»…
Но не только в речах героини — во всей повести ощущается таинственность, словно сознательная недоговоренность. Объясняется это и тем, что Лермонтов по цензурным условиям не мог прямо сказать в повести о самом главном, а выразил это посредством тонких намеков, подчинив все детали повествования выражению одной идеи — свободы.
Люди, с которыми судьба столкнула Печорина, тайно переправляли горцам оружие, которое доставлял им с крымского побережья отважный Янко. Странное их поведение не ускользнуло от внимания Печорина: он стал наблюдать за ними. Контрабандисты подумали, что он прислан, чтобы выследить их, и решают его утопить… Лермонтов назвал их «честными контрабандистами» и даже подчеркнул эти слова — потому, что видел в их контрабанде средство к достижению свободы.
«Тамань» появилась в 1840, «Спор» — в 1841 году. В этот промежуток времени, проведенный в кавказской армии, Лермонтов заново осмыслил судьбы кавказских горцев и понял, что Россия, стоящая на более высокой ступени экономического и культурного развития, выступает как носитель прогресса.
Непокоренный Кавказ олицетворен в стихотворении в образе Казбека, Кавказ, подвластный России, — в образе Шатгоры. Советский исследователь, профессор Л. В. Пумпянский тонко отметил необычайную органичность «перевоплощения» Лермонтова: Казбек видит у своих ног то, что он может близко увидеть — Грузию. Переводит взгляд дальше — и перед ним предстает Персия, еще дальше — Палестина, кочевья арабов, переводит взор вправо и видит Египет. Пумпянский отметил, что Лермонтов видит здесь страны в том самом порядке, в каком их «видит» Казбек…
Тот же исследователь обратил внимание на характерную для «Спора» плакатную отчетливость красок. Каждая страна в этом стихотворении имеет свой точный цвет. У Персии жемчужный цвет, у Палестины мертвая бесцветность, для Аравии характерна темная синева звездного неба, у Египта цвет желтый. При этом каждое слово вызывает зрительные представления, усиливающие и поддерживающие свойства предыдущего слова:
Нил желтый. Но «чуждый тени», — значит, залитый солнцем, следовательно, тоже желтый. Ступени могил раскаленные. А раскаленный — тоже желтый или оранжевый.
Имеет свои цветовые приметы и русская армия: «белые султаны», «уланы пестрые», «фитили горят». Но краски эти скромные по сравнению с такими эпитетами, как «узорный», «цветной», «жемчужный», «раскаленный». В описании русской армии преобладают не эпитеты, а глаголы: полки «движутся», уланы «мчатся», барабаны «бьют», батареи «скачут и гремят». Богатству восточных красок при изображении «недвижимого» Востока противопоставлено в «Споре» могучее движение — России. Но, — прибавим мы от себя, — интересно в этом описании и то, что уланы «мчатся», батареи «скачут», а в целом войска движутся «страшно медленны, как тучи», и генерал «ведет» их. Движение передано здесь как на народных картинках, где изображение скачущих всадников сочетается с мерным шагом идущей пехоты. Благодаря этому Лермонтов сумел передать движение во времени — изобразить мощь целой армии, ее постепенное продвижение, а не колонну на походе. Таким образом, все стилистические средства в стихотворении оказываются подчиненными выявлению существа важнейшей политической проблемы — дальнейшего исторического пути кавказских народов.
При этом «Спор» — стихотворение чисто лермонтовское: в нем в высшей степени выражено своеобразие Лермонтова, его неповторимая индивидуальность, характерные особенности его стиля. «Самые первые произведения Лермонтова были ознаменованы печатью какой-то особенности, — писал Белинский, — они не походили ни на что, являвшееся до Пушкина и после Пушкина. Трудно было выразить словом, что в них было особенного, отличавшего их даже от явлений, которые носили на себе отблеск истинного и замечательного таланта. Тут было все — и самобытная, живая мысль, одушевлявшая обаятельно прекрасную форму, как теплая кровь одушевляет молодой организм и ярким, свежим румянцем проступает на ланитах юной красоты; тут была и какая-то мощь, горделиво владевшая собою и свободно подчинявшая идее своенравные порывы свои; тут была и эта оригинальность, которая, в простоте и естественности, открывает собою новые, дотоле невиданные миры и которая есть достояние одних гениев; тут было много чего-то столь индивидуального, столь тесно соединенного с личностию творца, — много такого, что мы не можем иначе охарактеризовать, как назвавши „лермонтовским элементом“… Какой избыток силы, какое разнообразие идей и образов, чувств и картин! Какое сильное слияние энергии и грации, глубины и легкости, возвышенности и простоты!.. Все это блещет своими, незаимствованными красками, все дышит самобытною и творческою мыслию, все образует новый, дотоле невиданный мир…»[1069]
Поэзия Пушкина выражала идеи людей декабристского поколения, поэзия Лермонтова — мысли и чувства передовых людей следующего поколения, которому, по словам Герцена, «совершеннолетие пробил колокол, возвестивший России казнь Пестеля и коронацию Николая»[1070].
«Равен ли по силе таланта или еще и выше Пушкина был Лермонтов — не в том вопрос, — писал Белинский в 1843 году, — несомненно только, что, даже и не будучи выше Пушкина, Лермонтов призван был выразить собою и удовлетворить своею поэзиею несравненно высшее, по своим требованиям и своему характеру, время, чем то, которого выражением была поэзия Пушкина»[1071].
