Книга Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

– Хорошо, но только к войску Трубецкого Андрея моего возьми с его отрядом. Эти черти каждый десятка стоят.

– Нет, Ваньку, коли хочешь, взять могу, а Андрейка твой скаженный, еще скаженней, чем я в молодости. Не хочу, чтобы его погибель на моей совести была.

7

На этот раз Ходкевич двинул напролом всем войском, взяв с собой обоз, и именно через Замоскворечье, совершенно справедливо решив, что в бою на тесных улочках Москвы казаков, непривычных к пешим схваткам, будет легче одолеть, нежели стойких ратников Пожарского. Его передовой отряд в три тысячи малороссов под начальством гетмана Ширяя49 после жестокой сечи сломил донцов, те отступили, бросив рвы, но не разбежались, а лишь рассыпались по близлежащим улицам. Из-за каждого забора и угла теперь летели в ляхов меткие казачьи пули.

Добравшись до какого-то острожка, пан гетман приказал остановиться, чтоб укрыть возы, да привести в порядок свое расстроенное воинство. Тут-то и произошло непоправимое. Из засады вылетел Хоперский полк и в один миг повырубил запорожцев Ширяя. Ободренные его примером, казаки Трубецкого тоже бросились в атаку сразу с двух сторон.

Ходкевич понял, что угодил в хитро расставленные сети. Спасаясь от полного разгрома, он с остатком конницы вырвался из западни и отошел на Воробьевы горы. Теперь падение кремля стало делом времени.

Все бы хорошо, но в сече с запорожцами погиб Максим Бесстрашный. Как подобает атаману, отступая от рвов он поднялся во весь рост, чтоб убедиться – не побросали ли казаки раненых и тут же пал, сраженный вражьей пулей. Смерть Максимки не была мучительной, кусок горячего свинца насквозь прожег его отважное сердце.

Объезжая поле боя, принесшего ему почет и славу, Трубецкой увидел странную картину.

Прямо посредине улицы сидел Иван и горько плакал, обнимая мертвое тело друга.

– Не уберег тебя я, как же так? Прости, Максим Захарович, прости, мой лучший и последний друг, прости Максимка Бешененок.

Рядом с ним стояли сыновья.

– Что же делать-то? – спросил Иван Иванович, тоже еле сдерживая слезы, и обращаясь одновременно и к брату и подъехавшему Трубецкому. Князь Дмитрий не нашелся, что ответить, зато Андрей сурово заявил:

– Вымахал ты, брат, с версту коломенскую, но ума так и не нажил. Что делать, что делать? – передразнил он Ивана. – Атамана будем хоронить, а потом напьемся до безумия, чтоб жизнь совсем уж тошной не казалась, – и горестно добавил: – Такова уж наша долюшка казачья.

8

Вконец измученные голодом поляки сдались через месяц. Те, кто угодил в полон к Пожарскому, спаслись. Казаки Трубецкого своих пленников поперебили. Княжич в казнях не участвовал и запретил Андрейке с Ванькой под угрозою отцовского проклятия, но вступаться за католиков не стал, тому была довольно веская причина.

Въехав с Трубецким в освобожденный кремль, он ужаснулся тем, что сотворили ляхи с сердцем его Родины. Все храмы на Соборной площади оказались позагажены и дочиста разграблены. Однако это было далеко не все. Проезжая мимо арсенала, они увидели погасшие костры под огромными чанами, из которых даже издали виднелись останки человечьих тел.

– Довоевались, сволочи, самих себя жрать начали, – позлорадствовал князь Дмитрий. Невдалеке послышались отчаянные крики и хряск перерубленных костей. То казачки казнили пленников. Трубецкой опасливо взглянул на Княжича, ожидая, что полковник осудит сию излишнюю жестокость, но Иван лишь побледнел и тихо вымолвил:

– Ну, понимаю, за свою столицу драться до последнего, но мертвечину жрать ради того, чтоб нас католиками сделать, – это даже не война за веру, это просто изуверство.

Дмитрий Тимофеевич решил, что вряд ли будет лучший случай склонить на свою сторону прославленного атамана.

– А я про то и говорю. Царем стать должен русский, православный князь, а не какой-то шведский принц или полячки выкидыш. Собор вселенский вскоре собирается, государя будет выбирать. Поддержи меня, не прогадаешь, – шутливо предложил он Княжичу, но глянул так, что тот прекрасно понял – предложение сие весьма серьезно.

– И ты туда же, – тяжело вздохнул Иван.

– А что, тебе и ранее стать боярином первейшим предлагали? – уже всерьез поинтересовался Трубецкой.

– Предлагали, тот же Годунов, да только где он, царь Борис со всем семейством, надеюсь, помнишь? В одном ты прав – царем быть должен русский и самый близкий по родству Ивану Грозному, иначе снова круговерть начнется пуще прежней, – заверил Княжич.

– Самым близким по родству Романов Мишка будет, который его сыну, блаженному Федору Иоанновичу, племянником доводится, только он ж совсем еще мальчишка, – презрительно скривился Дмитрий Тимофеевич.

– Вот его и выбирайте, коли новой смуты не хотите, а молодость – порок легко преодолимый. Кому-кому, но нам с тобой об этом хорошо известно, – усмехнулся атаман.

– Значит, не желаешь мне помочь? – с откровенною обидой спросил князь Дмитрий.

– Нет, без меня за власть бодайтесь, – ответил как отрезал Иван, подумав про себя: – «Да я тебе сейчас гораздо больше помогаю, чем когда Рожинскому не выдал. Тогда лишь тело спас, а нынче твою душу грешную спасаю».

С четверть часа они ехали молча, каждый думал о своем. Княжич вспоминал, как в первый раз сюда приехал на смотрины к государю, Трубецкой – свою молодость и службу в страже Грозного-царя. Немного поостыв, князь Дмитрий снова вопросил:

– Иван, скажи по совести, почему ты к власти не стремишься?

– Да потому, что шибко дорого сии стремленья мне обходятся. Раз поддался на посулы Шуйского атаманом всего Дона стать, и чем все кончилось – Елену потерял, а сам в застенке оказался. Нет, с меня хватит, поумнел за три десятка лет. Тесть покойничек мне как-то сказывал, мол, все судьбой предрешено – кому царем, кому казачьим атаманом быть, а кому просто кузнецом или холопом, и неча понапрасну суетиться. Я помню, даже обругал его, но нынче понял – прав ведь был старик.

– Мудрено говоришь, – пожал плечами Трубецкой. – Тогда зачем вообще к чему-либо стремиться? Сиди и жди, когда манна небесная на тебя посыплется, авось когданибудь дождешься.

– Могу и проще, – печально улыбнулся Княжич. – Мы свое дело сделали, прогнали ляхов из Москвы, а остальное – суета сует, которая и ноготка Максимова не стоит.

Обернувшись к ехавшим шагов на десять позади сынам, Иван распорядился:

– Собирайте наших казаков, до дому отправляемся. Мать с Катериною, поди, уж заждались.

9

Припомнив, как они расстались с Княжичем в последний раз, Дмитрий Тимофеевич обратился к Межакову:

– А с чего ты, друг любезный, так на помощь Ивана Андреевича надеешься? Ну, в крепость, может быть, и пустит, но что людей своих даст и сам пойдет Заруцкого громить, я очень даже не уверен.