Книга Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

Начальник тыла Юго-Западного фронта, который 1 июля обеспечивал эвакуацию раненых из Козовы, рассказал мне, что то, что ему пришлось увидеть повсюду, совершенно развеяло его прежний оптимизм. В поезде, где числилось 850 раненых, действительно страдали от ран всего 15 человек. Почти все остальные «имели ранения в левую руку, некоторые – в один из пальцев. Все ранения выглядели подозрительно. Прежде за нанесение себе ранения солдат приговаривался к смертной казни, но сейчас врачи, по крайней мере те из них, что не состояли в различных комитетах, опасались арестовывать таких солдат».

Несмотря на то что Керенский много времени уделял исполнению своих обязанностей военного министра, он оставался в первую очередь революционером. Когда на наблюдательный пост привели трех немецких пленных, взятых первыми, он попросил выяснить у них не количество немецких войск на левом и правом флангах или в центре, а то, к какой политической партии они принадлежат, правда ли то, что скоро в Германии произойдет революция. Те честно ответили, что не принадлежат ни к какой партии и ничего не знают о том, что происходит в их стране, но на фронте, где они находятся всю войну, не было никаких признаков революции.

Военный министр на самом деле верил в то, что ему удалось одержать великую победу, или притворялся, что так считает. Он отправил премьер-министру велеречивую телеграмму: «Сегодня раз и навсегда дан ответ на все лживые происки и нападки на организацию русской армии на демократических принципах. Я настоятельно прошу Вас срочно дать во имя свободы народа санкцию на вручение мной красных революционных знамен полкам, которые принимали участие в битве 1 июля». Князь Львов ответил, что санкционирует это предложение, а также беспристрастно и правдиво заметил, что «1 июля показало всему миру, на что способна революционная армия, организованная на демократических принципах, вдохновленная пламенной верой в идеалы революции».

Вечером 1 июля на позиции, которые прежде занимал XXXIV армейский корпус, прибыл II гвардейский корпус. Генерал Скоропадский с 23-й дивизией отправился в резерв. 19-ю сибирскую дивизию вернули в VII Сибирский корпус, а 153-ю дивизию передали в XXII армейский корпус. Части XLI корпуса дали понять, что больше не намерены идти в бой. Так закончилось наступление 7-й армии.

2 июля 11-я армия продолжала наступать. XLIX армейский корпус во взаимодействии с 35-й дивизией на правом фланге значительно продвинулся вперед. Командиру корпуса генералу Селивачеву повезло, что на его фронте находились только австро-венгерские войска. По данным пилотов, за день до этого они видели, как немецкие части уходили в южном направлении, чтобы остановить наступление VI корпуса. Сам генерал на следующий день взволнованно признался, что обязан своим успехом чехословацкой бригаде, и эту точку зрения подтверждает список взятых в плен:

Понедельник, 2 июля 1917 г. Козова

Чешский офицер только что рассказал мне, что его солдаты сегодня захватили 20 орудий. Еще два орудия взяли 35-я дивизия и 4-я финляндская дивизия.

Чехи жалуются на жестокое обращение. Не менее 20 тыс. пленных чешских солдат, которые, разумеется, сдались в плен добровольно, по слухам, погибли на Мурманской железной дороге. Даже теперь только 10 % пленных чехов получили разрешение добровольцами отправиться на фронт, остальных заставляют трудиться на фермах в тылу.

Керенский говорит, что они должны, вместо того чтобы сражаться на Русском фронте, совершить революцию в Австро-Венгрии.

VI армейскому корпусу не удалось продвинуться дальше. Брожения в I гвардейском корпусе, единственном резерве, сосредоточенном в тылу 11-й армии, не позволили полностью развить успех, достигнутый VI корпусом 1 июля. Из-за этого генерал Эрдели счел необходимым в последний момент отвести назад 151-ю дивизию этого корпуса, сделав ее армейским резервом, а командир корпуса, таким образом, остался без войск, которые мог бы бросить на чашу весов, чтобы развить первоначально достигнутый успех.

Как оказалось, успех, достигнутый 2 июля XLIX корпусом генерала Селивачева, не принес пользы. I гвардейский корпус оказался слишком далеко. Из-за волнений среди солдат корпуса 3, 4 и 5 июля прекратили наступление все части 11-й армии.

Утром 1 июля я встретил на марше Павловский полк, который, правда, двигался в сторону фронта, но без какого-то подобия порядка. Через полчаса я привел этот факт начальнику дивизии генералу Рыльскому, которого нашел в штабе 11-й армии, и он был очень удивлен моим замечанием. Сам генерал ни в малейшей степени не рассчитывал на то, что полк будет соблюдать порядок в движении, хотя сам отдал приказ на совершение маневра.

Гренадерский полк отказывался выдвигаться до 4 июля, когда неожиданно поменял решение. Утром 5-го числа на смену измотанным частям XLIX армейского корпуса, в первую очередь чешской бригады, понесшей огромные потери 2 июля, прибыли всего два батальона I гвардейского корпуса. Неудивительно, что 6 июля, когда наступление возобновилось, противник уже успел окопаться и подтянуть свежие силы.

4 июля казалось очевидным, что на направлении главного удара не следовало ожидать дальнейшего продвижения наших войск. Все подтвердило мое прежнее впечатление, что русская армия как боевая машина безнадежно разрушена. Поэтому я решил вернуться в Петроград, чтобы телеграфом передать мои выводы в Англию.

Среда, 4 июля 1917 г. Козова

Я узнал, что меня хочет видеть Игнатьев, поэтому в десять часов утра на маленьком «форде» отправился в штаб 1-й гвардейской пехотной дивизии.

Игнатьев увел меня в свою небольшую палатку, чтобы мы могли спокойно поговорить. Он был настроен очень пессимистично, а поскольку этот человек обладал хорошим пищеварением и общим чувством здравого смысла, его мнение очень ценно. По мнению Игнатьева, никакой надежды не осталось.

Я задал ему три вопроса о том, будет ли Россия:

1) сражаться так же, как сражалась до революции;

2) сражаться так же, как сражалась после революции, до тех пор, пока не будет заключен мир;

3) заключит ли Россия сепаратный мир.

На первый вопрос он взволнованно ответил «нет». Он склонялся к тому, чтобы ответить «да» на второй вопрос, пусть и колебался, но не исключал возможности положительного ответа и на вопрос о сепаратном мире.

Игнатьев подчеркнул, что мир жизненно важен для России и что если вскоре не будет заключен мир, то начнется всеобщая резня. Продолжение боевых действий поставит Россию на грань экономического коллапса. Даже в самом начале войну поддержало лишь незначительное количество крестьян. Хотя за нее высказались образованные классы, но единственной мечтой каждого из солдат-крестьян на фронте давно уже был мир.

Игнатьев сказал мне: «Если вы сейчас выйдете на любую сельскую площадь и провозгласите, что война немедленно закончится, но при единственном условии, что Николай Романов вернется к власти, каждый с этим согласится без всяких разговоров о демократической республике».