Книга Восхождение тени - Тэд Уильямс

Мысль о том, чтобы позволить такому доброму, сильному и пользующемуся всеобщим уважением человеку, как Энеас, взять ответственность за её судьбу, была чрезвычайно соблазнительной — Бриони так долго оставалась с жизнью один на один: отец в плену, один брат мёртв, второй — пропал без вести, — и было бы таким облегчением отыскать в ком-нибудь опору…

— Нет, — произнесла она, помолчав, — я благодарю вас, ваше высочество, но я не могу вернуться в Тессис.

Принц заставил себя улыбнуться:

— Будь по-вашему. И всё же, какое бы убежище вы ни выбрали для себя, принцесса, я надеюсь, что вы позволите мне сопровождать вас туда ради вашей безопасности. Это меньшее, чем я могу загладить вину за жестокое обращение с вами при дворе моего отца.

— Тогда отведите меня к актёрам — ваш капитан знает, где они. И расскажите мне всё, что вы слышали и видели с тех пор, как мы беседовали с вами в последний раз, — попросила Бриони. — Впрочем, полагаю, что бы я ни услышала, это не изменит моего желания вернуться в Южный предел. Мой народ ныне в отчаянной нужде.

— Если таков ваш выбор, — промолвил Энеас торжественно, — я доставлю вас туда, хотя бы все легионы чёрного Змеоса встали на моём пути.

— Пожалуйста, не говорите теперь о богах, особенно о недобрых, — с тревогой остановила его Бриони. — Они итак уже слишком близко к нам.

* * *

Когда это случилось, это случилось быстро.

Много дней прошло с тех пор, как рыбацкий шлюп, ставший тюрьмой Киннитан, начал своё плавание мимо берегов Сиана в низинную часть Бренланда и в протоки, отделявшие Бренланд от Коннорда и множества окружавших его маленьких скалистых островков.

Как молодая женщина, проведшая большую часть жизни в Улье и царской Обители уединения, Киннитан не узнала бы ни одно из этих мест, но она обнаружила, что в утренние часы, после того, как он выпивал своё зелье — или что бы там это ни было, — Дайконас Во иногда стал отвечать на вопросы. Очевидно, что-то разладилось в нём, ослабило прежде железный самоконтроль, но Киннитан изо всех сил старалась говорить с ним пореже из опасений, что этот нежданный источник знаний вдруг иссякнет. Она уже несколько дней как выяснила, что Во принимает своё снадобье не только по утрам, но и вечерами: после полудня, когда солнце уже начинало клониться к закату, он становился всё более и более беспокойным, — пока не успокаивал себя очередной порцией зелья чуть позже наступления темноты. Девушка не слишком понимала, что это для неё означает, но была благодарна возможности, пока внимание его ослабевало, размышлять и потихоньку перетирать верёвку о железный леер.

Уже который день берега, скользившие мимо Киннитан, вдавались в море сплошь скалистыми мысами, и волны бились о подножия суровых утёсов как попрошайки, отчаянно молотящие в запертую дверь. Но сегодня, пока Во метался взад-вперёд по палубе, а старый Вилас стоял у руля, в то время как сыновья его сидели рядом, каменно неподвижные, рыбацкое судёнышко прошло вдоль последнего бастиона неприступных круч. Скалы неожиданно осели, просыпав в море широкий плоский язык мокрого песка, придавленный там и сям округлыми глыбами — словно забытыми игрушками детей-великанов. За этой пропитанной морскою солью приливной полосой плавно поднималась изумрудная холмистая равнина, украшенная купами белоствольных деревьев, а ещё дальше, будто тёмно-зелёное одеяло, наброшенное на ступни далёких нагорий, простирался лес.

“Сегодня”, - решила Киннитан: если когда и случиться этому, то только сегодня. Может, вскоре вдоль берега опять вырастут скалы, как те, что она наблюдала дни напролёт, камни, о которые даже хороший пловец будет разбит волнами и утонет. Итак, сегодня ночью. Не уснуть было легко, сложно было лежать не шевелясь. Девушка заставила себя держать глаза закрытыми как можно дольше, борясь с желанием убедиться, что месяц, на который она взглянула всего несколько мгновений назад, всё так же ярок. Во что-то бормотал себе под нос — хороший знак. Когда Киннитан в последний раз насмелилась взглянуть на него, мужчина скрёб руки и шею ногтями, меряя шагами палубу, и тёр живот, будто бы тот болел.

— Просыпается, — проворчал он, а затем разразился такой грязной бранью на ксисском, что случись это годом раньше, Киннитан залилась бы краской и лишилась чувств, и вдруг рявкнул:

— Обманул! Не спит, вовсе не спит! Они оба! Они знали! Сделали это со мной!

Наконец он перестал метаться, и Киннитан постаралась замереть, даже дыхание сдерживала изо всех сил. Она рискнула приоткрыть один глаз — совсем чуть-чуть. Похититель стоял спиной к ней и облизывал иглу, которой обычно отмерял своё зелье. К её изумлению мужчина снова окунул иглу в бутылочку и поднёс ко рту. Он принимает его трижды в день! Хорошо это для неё или плохо? Киннитан чуточку поразмыслила над этим и решила, что всё-таки хорошо. Теперь ждать стало ещё сложнее, но боги были к ней благосклонны: спустя немного времени Во мешком осел на палубу. Сквозь полуприкрытые глаза девушка наблюдала за ним, пока луна не спряталась за грот-парусом.

Затем, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Киннитан перекатилась на живот, разорвала последние волокна верёвки и поползла к укрытой тенями фигуре, привалившейся к мачте.

— Акар, — прошептала она, используя ксисское слово, означающее "господин". — Акар Во, слышите вы меня? — потом вытянула руку и очень осторожно потрясла мужчину за плечо.

Голова его свесилась на грудь, рот слегка приоткрылся, будто он хотел что-то сказать — Киннитан в страхе отпрянула, — но глаза остались плотно сомкнуты и ни звука изо рта так и не вырвалось.

Девушка ещё раз потрясла его за плечо, всё так же осторожно, в это же время запуская руку Во под плащ — и шарила там, пока не нащупала и не выудила кошель. Тот оказался тяжелее, чем она ожидала, сшитый из хорошо промасленной кожи. Киннитан сунула в него припасённые куски чёрствого хлеба — и в ужасе оцепенела, увидев, как её похититель пошевелился и забормотал во сне. Когда он снова утих, пленница быстро привязала кошель к куску шнура, которым подпоясывала драное вытертое платье — ещё то, что носила, будучи служанкой в Иеросоле. Сердце девушки колотилось как безумное. Неужели она и правда решилась на такое?

Конечно, решилась. А что ещё ей было делать? Теперь, когда Голубь остался где-то далеко, она ни для кого не обязана жить. Если она умрёт, пытаясь сбежать — что ж, эта участь всяко лучше той, какая уготована ей в когтях автарка, в этом Киннитан не сомневалась.

Девушка ещё раз пошарила под плащом Во, и, найдя бутылочку, аккуратно её достала, ухватив двумя пальцами. Мгновение она колебалась: стоит ей только выпить содержимое самой, все её беды окончатся — во всяком случае те, что преследуют живых. Тьма внутри крохотного стеклянного пузырька взывала к ней, обещая сон, который никто уже не сможет прервать — такое искушение!.. Но воспоминание о юноше по имени Баррик, её друге-грёзе, сжало сердце. Неужели он и вправду отвернулся от неё? Или с ним что-то случилось — может, ему нужна её помощь? Если Киннитан сейчас покончит с жизнью, то никогда уже не узнает этого.

Решив так, она вытащила стеклянную пробку, вознесла молитву золотым пчёлам Нушаша, о которых столько когда-то заботилась, и перевернула бутылочку над губами Во.