Книга Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ч е т в е р о удаляются, полные восхищения.
Пока, детишки… (Смотрит на часы.) Так… (Входит в камеру, где находится Замбила.)
Г о л о с Д а в и д а. Спишь?
Тишина.
Я сдержал слово… Эй, угомонись… Откровенно говоря, я играю только наверняка. У меня свой принцип… Ей-богу, нет никакого смысла в том, что ты делаешь. (Вспомнив.) Так вот, победы изнуряют меньше, чем поражения. Так что я предпочитаю побеждать… (Смеется.) Ей-богу… (Слышно, как он визжит, словно укушенный змей.) Дрянь!
Удар.
Г о л о с З а м б и л ы. Дай мне лучше закурить, крестный.
Г о л о с Д а в и д а. Ах это ты?!
Снова удар.
Г о л о с З а м б и л ы. Крестный, не бей меня…
Удар.
Не бей…
Удар.
Только не ногами, не ногами…
Удар.
На помощь… (Слабея.) Люди добрые… Ах! Не в живот, не в живот… Ой!
Удар.
Не топчи меня, не прыгай… На помощь, на помощь…
Приходят ч е т ы р е с т р а ж н и к а.
Только не сапогами… Мой живот!
Ч е т в е р о исчезают.
Мой ребенок, мой ребенок…
Удары.
Что я тебе сделала? Что сделала? Ох… не убивай его… А-а… Не убивай меня… Зачем ты бьешь меня… Люди добрые… Неужели никого нет? Слышите? (Слабея.) Ох… Ну, бей сильнее… Так… Бей… И все это из-за пустяка?
Удары.
Свинья! (Кричит.) Потому что я подняла тебя на смех, свинья? Зачем бьешь? Зачем убиваешь? Ох, мамонька, мамонька, он меня убивает просто так, ни за что… (Тихо.) Воды… Мамочка моя.
Тишина. Пауза. Еще удар. Тишина. На пороге показывается Д а в и д. Уходит. Часы на башне бьют час ночи.
Здесь можно сделать антракт. Бой часов.
М а л ы ш. Я хочу поговорить с тобой, Мария.
М а р и я. Не называй меня по имени, не слюнявь мое имя.
М а л ы ш. Мы ведь учились в одном лицее.
М а р и я. Надеюсь, ты не собираешься признаваться мне в любви.
М а л ы ш. Я уже это делал.
М а р и я. Помню.
М а л ы ш. И ты мне не поверила.
М а р и я. Помню.
М а л ы ш. Я был на несколько классов старше тебя. Мы жили рядом и летом часто встречались на пляже.
М а р и я. В то лето, когда мы познакомились, было много мух.
М а л ы ш. Я угостил тебя арбузом, помнишь?
М а р и я. Помню. И еще я помню, что никогда не могла тебя понять.
М а л ы ш. Не хотела.
М а р и я. Не могла. И никогда не пойму, как молодой, влюбленный парень может подслушивать, подглядывать и доносить в полицию. Никогда не пойму доносчиков-шпиков. Я содрогаюсь, когда думаю, до чего же ты мерзок. Подумать только — угостил девушку на пляже арбузом, приударил за ней ради того, чтобы выудить из нее пару слов для ежедневного рапорта начинающего фискала. Ты гнусен, Оприцеску.
М а л ы ш. Каждый выполняет свой долг перед родиной как умеет.
М а р и я. Какая родина, Оприцеску. Стыдно валить в одну кучу родину и деньги, которые ты получаешь за доносы.
М а л ы ш. Но признайся, ты ведь ляпнула лишнее и что-то натворила — потому здесь и находишься.
М а р и я. Понимаю… Каждый выполняет свой долг перед родиной как умеет. Но зачем было прикидываться влюбленным, Оприцеску.
М а л ы ш. Я нелеп?
М а р и я. Ты жалок.
М а л ы ш. Если хочешь — я вытащу тебя отсюда.
М а р и я. Если хочешь — сделай это сам.
М а л ы ш. Я не хочу?
М а р и я. Не можешь.
М а л ы ш. Не могу или не хочу? Думаешь, это просто?.. И все же, чтобы ты меня не презирала…
М а р и я. А ты хочешь, чтоб я тебя любила?
М а л ы ш. Я знаю, ты мне ничего не можешь обещать. Тебе кажется, что это я тебя сюда засадил.
М а р и я. Не кажется, а так оно и есть. Это ты отдал меня в руки сигуранцы. И тебе не вытащить меня. Апелляцию мою отвергли, и мне осталось ждать, когда пройдут девять месяцев…
М а л ы ш. Я мог бы добиться перевода… И помочь бежать.
М а р и я. Чтобы убить при попытке к бегству… Девять месяцев моей отсрочки тебе осточертели.
М а л ы ш. Не говори глупости, Мария. Ты не на сцене гимназии. Ты темпераментно играла, красиво умирала. Помнишь?
М а р и я. Театр — это необыкновенный мир.
М а л ы ш. А здесь — обычные будни. Заключенным разносят фасоль на обед. Это Птица. Ты умела любить на сцене, и это тянуло меня к тебе… Ты была не такая, как все. Помнишь, как ты умирала в «Ромео и Джульетте»? Я был на всех спектаклях, я много раз видел, как ты умирала на сцене, потому сомневаюсь, что в жизни ты это можешь сделать лучше. Право, смерть может быть красивой. Но ты ведь умирала не по-настоящему, ты прекрасно играла, и я бешено аплодировал тебе.
М а р и я. Наступит такая минута, когда я уже не буду играть. (Смеется.) И ты не будешь мне аплодировать.
М а л ы ш. Почему ты относишься ко мне как к собаке?
М а р и я. Потому что ты и есть шавка.
М а л ы ш. Ты никогда не любила по-настоящему, никогда не умирала по-настоящему, не испытывала настоящей ненависти. Когда ты называешь меня шавкой, я тебе не верю. Через несколько дней я вытащу тебя отсюда. Мне вовсе не надо, чтобы ты любила меня как Ромео — это было бы невыносимо, я-то тебя знаю… Я спрячу тебя в горах у тетки.
М а р и я. Ты готов рискнуть жизнью ради меня?
М а л ы ш. И твоего ребенка.
М а р и я. Я даже не знаю, кто его отец. Меня избили в полиции и бросили в камеру, на попечение семи идиотов.
М а л ы ш. Знаю.
М а р и я. Больше я ничего не помню — я потеряла сознание.
М а л ы ш. Знаю.
М а р и я. Кто тебе сказал?
М а л ы ш. Это я освободил тебя из их рук.
М а р и я. Надеюсь, ты не переспал со мной.
М а л ы ш. А что, это имеет значение?
М а р и я. Не знаю… Ребенок все равно мой. И все же было бы ужасно, если б он был и твой.
М а л ы ш. Ребенок не виноват.
М а р и я. Это твой ребенок? Поэтому ты хочешь освободить меня отсюда? Тогда почему ты не сделал это сразу? Ты не подумал, что я могла забеременеть? Почему ты молчишь?
М а л ы ш. Я слушаю.
М а р и я. Как я ненавижу тебя и тебе подобных! Что вы о себе думаете, кто вы такие? И сколько вам осталось жить? Через сто лет козы будут щипать траву на ваших могилах — забытых и без креста. Вы не начало и не конец мира.
М а л ы ш. Знаю. Потому предпочитаю жить сегодня, нежели через сто лет. Предпочитаю есть черный хлеб, нежели слышать, как поют ангелы. Тебя расстреляют, Мария.
М а р и я. Знаю.
М а л ы ш. К сожалению.
М а р и я. К сожалению, ты прав. Я увижу, как ангелы трубят, увижу небесные врата и рай, цвет которого меняется, как в калейдоскопе из моего
