Книга Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

2. Какие страны прежде всего должны стать членами организации?

3. Должна ли предложенная хартия гарантировать какую-либо территориальную опеку?

Как было сказано выше, трое основных союзников договорились об обязательном согласии всех постоянных членов Совета Безопасности при принятии Советом любого принципиального решения. Значительные разногласия возникли по поводу того, должно ли существовать согласие всех постоянных членов Совета еще на стадии утверждения повестки дня, требуется ли единодушное соглашение для попыток разрешения конфликта мирным путем. Должен ли каждый из постоянных членов иметь право ограничивать Совет в принятии мер такого рода и может ли он оставлять за собой такое право, если не является участником конфликта?

15 ноября Рузвельт получил рекомендации Государственного департамента по позиции, которую следовало занять при обсуждении этих вопросов. Рекомендации сводились к следующему: а) для решения «процедурных вопросов» требовалось согласие не менее семи любых членов Совета (или всех одиннадцати); б) для решения всех иных вопросов требовалось согласие всех постоянных членов Совета; в) при урегулировании спора или вынесении арбитражного решения любой член Совета, замешанный в споре, не участвовал в голосовании.

Примечательно, что ни здесь, ни в более поздних набросках и изложениях наших предложений, ни в ялтинских дискуссиях нет точного определения вопросов, которые следует считать «процедурными». Самое полное перечисление основных вопросов, по которым должны требоваться голоса всех постоянных членов, имеется в меморандуме делегации Соединенных Штатов, розданном британской и советской делегациям 6 февраля в Ялте.

Это предложение президент представил на рассмотрение Черчиллю и Сталину с серьезным призывом совместно показать, что «…лидерство великих держав основывается не только на размерах, силе и ресурсах, но и на прочном моральном превосходстве, которое может поднять общий уровень международных отношений во всем мире». Передавая его 14 декабря, Гарриман пояснил, что президент надеется на быстрый ответ и заключение соглашения, так как рассчитывает уже в феврале пригласить все Объединенные и другие нации на встречу, где должна быть создана международная организация безопасности. Сталин ответил, что президент может думать что ему угодно, но вопрос требует детального изучения, а Молотов сейчас болен.

В ответе, полученном 27 декабря, говорилось, что Сталин, к сожалению, не видит возможности согласиться с предложением президента о воздержании от голосования участников спора, когда Совет Безопасности пытается добиться мирного урегулирования. Он считает неразумным позволять Совету принимать какие-либо решения, если возражает кто-нибудь из постоянных членов Совета. Такое положение противоречит принципу единогласия решений четырех ведущих держав и может, противопоставив одни великие державы другим великим державам, подорвать дело всеобщей безопасности. Молотов в тот же день постарался убедить Гарримана в справедливости и разумности позиции Советского Союза. Он искусно объяснил, почему советское правительство считает главным поддержание единства великих держав и не хочет допустить ни одной лазейки, ни одной щели, куда можно было бы вбить клин между ними. Он доказывал, что, если они будут едины, появится гораздо больше шансов решить любые споры без применения силы, когда встанет вопрос о мирном урегулировании; если же у них возникнут разногласия на этапе обсуждения вопроса, любая другая попытка повлиять на решение, скорее всего, станет невозможной. Этого, заключил Молотов, и боится Сталин. Цитирую запись его заявления: «Принцип единства действия не должен подвергаться какому бы то ни было обсуждению. Он никогда не должен быть умален, и от него не должно быть никаких отступлений; иначе будет выхолощен смысл организации».

Гарриман в отчете о своей беседе с Молотовым попытался проанализировать причины бескомпромиссности русских. Он сделал вывод: русские не верят в беспристрастность членов Совета; они придерживаются иных взглядов, чем мы, на то, чего можно ждать от соседних стран; в конечном счете, они не хотят ограничивать свое право улаживать споры в своем регионе с помощью прямых переговоров или действий без постороннего вмешательства.

Узнав, что британское правительство примет его предложение, Рузвельт твердо решил попытаться одержать верх над русскими. Но он не был склонен считать проблему ключевой, в чем его пытались убедить некоторые из самых убежденных советников из Государственного департамента. Прямо перед тем, как отправиться в Ялту, он дал понять членам комитета по международным отношениям сената, что, по его мнению, в этом вопросе он мог бы уступить русским.

На третьем заседании конференции 6 февраля Рузвельт прежде, чем представить предложения американцев, выразил веру в возможность сохранения мира во всем мире если не навечно, то лет на пятьдесят. Черчилль, выступавший следующим, сказал, что, тщательно подумав, он счел предложения американской стороны удовлетворительными. Заметим, что сокращенный вариант предложений американцев, позже приведенный в мемуарах Черчилля, был любопытным образом вывернут наизнанку. «В предложении господина Рузвельта содержалась еще одна тонкость. Конфликт можно было урегулировать мирными средствами. Тогда тоже потребуются семь голосов, а постоянные члены – так сказать, „Большая четверка“ – должны быть согласны все. Но если кто-то из членов Совета (включая „Большую четверку“) участвует в конфликте, он может обсуждать решение, но не может по нему голосовать».

Сталин говорил так, словно был по-прежнему озабочен практическим значением предложенной процедуры голосования в Совете, но в его замечаниях, как всегда, доминировала одна и та же тема: «…самое главное – предотвратить в будущем ссоры между тремя великими державами, и поэтому задача заключается в том, чтобы сохранить в будущем их единство. В уставе всемирной организации это должно быть записано как первостепенная задача…»

Опасения Сталина становятся ясными из его объяснения. Советский лидер сказал, что он и его коллеги не могут забыть событий декабря 1939 года, когда разразилась война между Советским Союзом и Финляндией. Тогда, по настоянию Великобритании и Франции, Лига Наций исключила Советский Союз из своих рядов и возбудила против него общественное мнение, а западный мир зашел так далеко, что заговорил о крестовом походе против Советского Союза. Черчилль не извинился за прошлое. Он лишь заметил. что британцы тогда были настроены очень враждебно. Дальше премьер-министр коснулся сути проблемы: «…он понимает силу этого [сталинского] аргумента, но не верит, что всемирная организация исключит споры между державами, и это останется функцией дипломатии».

Рузвельт, следуя своему правилу, возражал, что в любом случае нациям мира, объединенным в ассамблею новой организации, придется обсуждать разногласия между тремя великими державами или те, к которым они имеют отношение. Поэтому он полагает: свободные, откровенные и дружеские обсуждения в Совете не вызовут конфликтов между великими державами, а будут служить укреплению доверия, которое они испытывают друг к другу и к справедливости своей политики.

После дискуссии советское правительство в тот же день внезапно изменило позицию. В разгар дневной встречи глав государств 7 февраля Молотов заявил, что советское правительство, выслушав объяснительный отчет Стеттиниуса и замечания Черчилля, признало предложения американцев полностью гарантирующими единство великих держав в вопросе о сохранении мира. Поэтому, сказал он. верное духу решений, принятых в Думбартон-Окс, советское правительство согласится с ними.