Книга Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева

Неужели это всегда так будет?.. Как же любовь-то? Да знаете, мне кажется, что это невозможно, когда вечно видишь человеческую природу под микроскопом. Другие – настоящие счастливцы; они видят все как раз настолько, насколько нужно.

А я… если угодно, я даже не живописец, не скульптор, не музыкант, не женщина, не подруга: все обращается для меня в предмет наблюдения, размышления, анализа. Взгляд, образ, звук, радость, горе – все это немедленно исследуется, взвешивается, проверяется, классифицируется, отмечается, и когда я сказала или записала – я удовлетворена.

9 августа

Моя картина уже набросана красками. Но часто силы оставляют меня. Я должна бросать кисти и лежа отдыхать; а когда я поднимаюсь, голова у меня так кружится, что на несколько секунд я ровно ничего не вижу…

И до такой степени, что в пять часов я должна была бросить мой холст и отправиться в лес, погулять в его пустынных аллеях.

11 августа

Я вышла из дому в пять часов утра, чтобы набросать эскиз, но на улицах уже был народ, и я с бешенством должна была вернуться. Их собралось до двадцати человек вокруг кареты!

12 августа

Вообще, друзья мои, все это означает, что я больна. Я сдерживаюсь и борюсь; но сегодня утром, мне казалось, я была на один миг от того, чтобы сложить руки, лечь и ни за что больше не приниматься… Но тут же почувствовала, что силы понемногу возвращаются, и пошла отыскивать аксессуары для своей картины. Моя слабость и мои постоянные занятия как бы удаляют меня от реального мира; но никогда еще я не понимала его с такой ясностью, с какой-то особенной отчетливостью, невозможной при обыкновенных условиях.

Все представляется так подробно, все, кажется, так прозрачно, что сердце почему-то сжимается грустью…

И я, круглая невежда и, в сущности, слишком еще молодая, разбираю нескладные фразы величайших писателей и глупые измышления знаменитейших поэтов… А что касается газет и журналов – я просто не могу прочесть трех строк, не возмущаясь до глубины души. И не только из-за этого кухонного языка, но из-за идей их… ни слова правды! Все условлено или оплачено!

Нигде – ни доброжелательства, ни искренности!

А когда видишь всеми уважаемых, почтенных людей, которые, в интересах своей партии, лгут напропалую или говорят вздор, которому сами не могут верить! Глаза бы не глядели!..

Мы возвратились к обеду от Бастьена, который все еще лежит, но лицо его спокойно, и глаза прояснились. У него серые глаза, чарующая красота которых недоступна, разумеется, для обыкновенных людей. Понимаете ли вы меня? Глаза, видевшие Жанну д’Арк. Мы с ним говорили о ней. Он жалуется на то, что не был понят… А я говорю ему, что он был понят всеми, кто только что-нибудь из себя представляет, и что о его Жанне д’Арк думают такие вещи, которые невозможно высказать ему в глаза.

16 августа

Сегодня первый день, что я по-настоящему работала на извозчике, и я так разбита этой работой, что должна была взять душ и т. п. Но как славно себя чувствуешь! Архитектор устанавливал сегодня мой холст. Брату получше. Он был сегодня в Булонском лесу. Его спустили и подняли на лестницу в кресле…

Итак, он, значит, ускользает от нас, если ему лучше… Невозможно же, в самом деле, бывать у человека, который уже выходит. Не следует, однако, преувеличивать. Он был в лесу, снесенный в кресле, а потом должен был лечь… Это еще не значит, что он выходит.

19 августа

Я до того измучена, что едва в силах надеть холстинковое платье без корсета, чтобы выйти и пойти к Бастьену. Его мать встречает нас упреками. Три дня! Целые три дня не приходили! Это ужас что такое. А при входе в комнату Эмиль повторяет: «Как? Значит, конец нашей дружбе!»

– Что же это? Вы меня совсем покинули! – говорит он сам. – Это нехорошо с вашей стороны!

Мое тщеславие требовало бы, чтобы я повторила здесь все его любезные упреки и уверения, что ни в каком, ни в каком случае ему не может показаться, что мы приходим слишком часто.

22 августа

Все кончено. Он приговорен. Боде сказал это маме.

Боде его большой друг; он ему написал большое письмо из Алжира. То, которое я читала.

Так кончено! Возможно ли?

Но я еще не могу отдать себе отчета, какое впечатление производит на меня это ужасное известие. Это совсем новое чувство: видеть человека, приговоренного к смерти.

26 августа

Все смутные мысли, кружившиеся и наполнявшие мой мозг, остановились и сосредоточились на этой черной точке. Ведь это в первый раз представлялся случай… это нечто совсем новое: человек… человек, великий художник и… как вы уже знаете…

Приговоренный к смерти…

И это серьезно.

И я заранее буду думать каждый день, что он умирает? Это ужасно.

Я как-то вся подобралась, втянув голову между плечами, и жду удара.

Не было ли так и всю мою жизнь? Когда должен прийти удар, я жду его стойко и твердо. Потом уже я обсуждаю его, и возмущаюсь, и начинаю живо ощущать его, когда все уже кончено.

Не могу двух слов связать вместе… Но не думайте, что я в отчаянии; я только пришиблена и невольно спрашиваю себя: что же это такое будет?

30 августа Дело пошло не на шутку. Я ничего не делаю… С тех пор как я кончила мою севрскую картину, я ничего не сделала, кроме каких-то двух жалких экранов.

Я сплю целыми часами средь бела дня… Я, правда, хорошо сделала свой маленький этюд, да ведь это что ж, курам на смех!

А если бы я сказала все!… Такое ужасное опасение…

На дворе сентябрь, скверное время уже недалеко.

Малейшая простуда может свалить меня с ног на два месяца; потом еще выздоровление… А картина-то!.. Всем пожертвовать, и в результате…

Да, это боязнь заболеть; в том состоянии, в котором я теперь нахожусь, какой-нибудь плеврит в шесть недель покончит со мной.

Так вот как я кончу…

Я буду работать над картиной… несмотря ни на что… как бы холодно ни было… Все равно, не за работой, так на какой-нибудь прогулке: те, которые не занимаются живописью, тоже ведь умирают…

Так вот он, конец всех этих треволнений! Столько стремлений, столько желаний, столько проектов, столько… чтобы умереть в 24 года на пороге всего!..

И ведь я предвидела это.

2 сентября

Я делаю рисунок для «Фигаро», но с часовым перерывом. Ужасная лихорадка. Я больше не могу. Я еще никогда не была так больна; но так как я никому не говорю об этом, я выхожу и работаю. К чему говорить? Я больна. И того довольно! Разве это поможет, если я буду болтать об этом! Но выходить?.. Эта такая болезнь, которая позволяет выходить в минуты, когда чувствуешь себя несколько лучше.