Книга Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

на друга. Я совершенно потерял здравый смысл. Это потому, что всякий раз, когда я включаю радио и слушаю передачи с другой стороны Ла-Манша, вместо пошлой лжи с этой стороны я слышу оттуда сказки. И такие благородные, такие красивые и ПРАВДИВЫЕ… Даже тошнит. Обе стороны делают то же самое. Стремятся убить мысли, полностью отговорить человека от любых умственных усилий. Ведь только со стадом баранов можно делать что угодно. Вместо человека воспитывают барана. И самое ужасное, что даже настоящие бараны не протестуют, хотя, как животные, должны бы быть мудрее. Они, конечно, блеют, только мы не хотим этого слышать. На всё дадут ему готовый удобоваримый ответ, удалят с его пути все бревна мыслей, о которые он мог бы споткнуться и от падения начать думать и рассуждать. Зачем ему читать — надо дать ему иллюстрации. Предвосхитить вопрос ответом. Ответ сформулировать так понятно, чтобы даже случайно в нем не усомниться. Сомнение вызывает размышления. Нет, статистика, мнения «самых выдающихся» ученых (жрецов фараонов?) — все просто, понятно, определенно, как «классовая борьба», «законы истории», стальная мебель и небоскребы. Одурманить, отравить угарным газом, позволить забыть о человеке. Не трогать внутренний мир — на поверхность, на поверхность, товарищи. Мир, дивный новый мир.

Если бы не закон реакции, всеобъемлющий и независимый, можно было бы полностью поддаться сомнению. И чем глубже мы упадем, тем сильнее будет реакция. Через тридцать, сорок лет может проснуться новый человек. Европа может стать более культурной и более свободной, чем в период ее наибольшего развития. Может, я еще доживу до этого момента.

Но пока что нужно иметь ангельское терпение и выслушивать невероятные атлантические апокалиптические глупости. Что Уолтер Липпман{60} скажет, то свято для всей Америки, что Геббельс напишет и Гитлер прокричит, то гальванизирует весь народ. А то, о чем не говорит Сталин и что «Радио Москва» прокомментирует в стиле сочинения ученика четвертого класса, то подхватывают жаждущие «рая» массы. Они жаждут и верят. Какая же скудость мысли во всем, какая тупость и догматизм. Плоский, липкий, интеллектуально потный.

31.5.1943

Закон о мобилизации молодежи. Родившиеся в 1920, 1921 и 1922 годах должны явиться для регистрации и отправки в Германию. Это практически военный призыв. Паника.

Теперь им нужна Польша. Вчерашняя «Парижская газета» цитирует статью итальянского агентства «Стефани»: «Отказываясь играть отведенную ей в Европе роль, которую никто не отрицал, вытаскивая каштаны из огня для врагов европейской цивилизации, давно ожидающих войну, чтобы отдать на их милость европейский континент, Польша предала не только собственные интересы, но и интересы всех народов континента, среди которых, благодаря достоинствам своего народа, благодаря своей истории и своим традициям, она могла по праву претендовать на почетное место, в котором никто не собирался ей отказывать».

Замечательно. 30 мая 1943 года мир узнала, что Польша вроде как существует. Потому что теперь они сожалеют. Несколько миллионов отличных солдат… Могли иметь. Не только нас — всю Европу. Но надо было взяться за это по-другому. Не по-прусски и не по-капральски. Сама идея не была глупой, и теперь это становится все очевидней.

4.6.1943

Французы в Алжире создали Комитет национального освобождения. Что-то типа парламента. Теперь они почувствуют себя в своей тарелке. Теперь они смогут cобачиться, плести интриги и говорить, говорить, говорить. Будут освобождать народ на словах. Жиро будет бодаться с де Голлем, меньшие с меньшими, шумиха, эмиссары — все будут говорить, говорить, говорить.

6.6.1943

А в Америке, в городке Хот-Спрингс, проходит конференция с таким же названием. Обсуждают передел мирового производства после войны. Виргиния становится свидетелем гомеровских боев за свиней, бекон, сахар, фрукты, зерно и т. д. Англосаксонская делегация предложила, чтобы Франция, Бельгия, Италия, Испания и Скандинавские страны сосредоточились на разведении и выращивании овощей и фруктов, а Канада, США, Россия, Аргентина и Австралия производили зерно. Но китайцы снюхались с американцами и отказываются соглашаться с остальными. Когда нет взаимопонимания, все подобные договоренности не имеют смысла.

13.6.1943

Пятидесятница. Чудесный день. Мы едем купаться. Бася собирает еду, я — вещи. Мне хочется писать, как Рей, с чувством блаженного счастья: «Когда наступит лето, напомни себе: пользуйся им, душенька. У тебя хватает добра, но только потому, что есть страх Божий и искренняя благодарность Ему»{61}. Я пользуюсь и буквально чувствую аромат «разных смачных закусок, гренок в миске с роскошным пивом…». Летние дни полны вкуса, они пряные, ароматные. Жизнь становится непрерывным чувственным опытом.

День жаркий. Мы поехали на большой глиняный карьер около Валантона. Это один из немногих и малоизвестных диких пляжей под Парижем. Он был безлюден. Я поставил палатку, чтобы было немного тени, а дальше — только солнце и вода. Больше ничего не помню. Мне вспомнились долгие часы бездумного лежания на песке у моря в Грюиссане. Можно перестать думать и невозможно думать. Язык застревает в горле, и не хочется даже говорить. Потом прыжок в воду, и после выхода из нее отменный аппетит. Хлеб, масло, сыр, колбаса, свежие яйца, вино. Солнце, загар, вода и снова еда. До самого вечера. Возвращались мы уже в сумерках. На «Порт-де-Шарантон» ели мороженое с тележки, и оно холодило нёбо.

14.6.1943

День серый, ветреный и холодный. Вечером поехали к Робертам. У них, как всегда, приятно. Они снова пригласили нас в этом году отдохнуть летом в доме их тети в Шамбеле. Мы были очень тронуты предложением, но пока не знаем, что будем делать. В этом году нам хотелось бы немного отдохнуть вдвоем, остановиться где-нибудь в загородной гостинице, хорошо питаться и делать все, что душа пожелает. Мы уже давно мечтаем о такой гостинице. Я устал.

20.6.1943

Бася уехала позавчера в Томри к Р. Я приехал туда сегодня. Настроение траурное. Когда я вышел из поезда, Бася и Р. сказали мне, что вчера арестовали И., того испанца. Его посадили в тюрьму Френ{62}.

1.7.1943

Я не пишу, не читаю, не думаю, а делаю модель старой французской авиетки. Захватывающее занятие. Вернувшись домой, молча склеиваю палочки, поглощенный проблемами сборки. Бася смотрит на меня как на полоумного и терпеливо мирится с беспорядком в комнате, мусором и бардаком. Отличный способ расслабиться.

Теперь надо помочь Р. Вследствие ареста И. она осталась без помощи. Езжу и пытаюсь что-то сделать, но не уверен, будет ли толк.

2.7.1943

Вечером в «Одеоне». Мне нравится эта развалюха. И публика более терпимая, чем в других театрах. Благодаря дешевым билетам (государственный театр) много молодежи, несколько «добропорядочных» и бережливых семей в ложах, пожилые люди,