Книга Севастополист - Георгий Витальевич Панкратов

это было? Понимаешь, когда?

– Понимаю, – кивнул я.

– Никто не знает про время здесь, но она – Ялта – знала! Когда это было? – повторял он, словно снова и снова пробуя эти слова на вкус.

Мы углубились в темную аллею и взяли курс на стену пещеры.

– Кто она такая, эта Ялта? – заинтересовался я.

– Она менеджер.

– Никогда не слышал этого слова, – фыркнул я. – Звучит довольно гаденько.

– Гадки не сами слова, а то, как их коверкают люди. Изначально это слово означало что-то вроде помощника. Ведь люди должны помогать друг другу, и находится кто-то, кто соглашается взять эту роль на себя. У нас в Башне менеджер в подлинном смысле слова. Не сомневайся, Ялта такая. Она выполняет работу на своем участке и справляется с ней на ура. Но, как и всякий приличный менеджер, она имеет свой узкий профиль. Знает лишь то, что ей нужно знать. А то, что не нужно, просто запоминает, не понимая смысла. Кстати, тебе от нее привет! Ты ей понравился, а это здесь случается нечасто.

Я решил пропустить реплику мимо ушей – в конце концов, было поздно думать о Ялте. Да много о чем было поздно думать.

– А фильм, который показали нам внизу, – правда? – спросил я. – Неужели когда-то такой был мир, заваленный белыми хлопьями, где странно одетые люди в толстых, мутного цвета одеждах бегали по городу, махали руками и прыгали как сумасшедшие, кидаясь друг в друга белыми комками, слепленными из тех же хлопьев?

– Такое случалось на заре нового мира, пока еще не до конца закрыли купол и барахлило наше небо. При нашей жизни севастопольцам уже вряд ли удастся что-то увидеть, кроме бесконечного солнечного тепла.

Это ощущение доверительности, странным образом возникавшее между нами, неторопливость и спокойное течение беседы усыпляли бдительность, но едва я вспоминал, с кем имею дело, блуждаю мимо электрических деревьев по неизвестному пути, как тут же вспыхивали во мне эмоции, рвалось наружу все, что приходилось пережить:

– Ты охотник, убийца, коварный злодей! Ты пытался отобрать у меня лампу, а теперь идешь как ни в чем не бывало, втираешь мне о солнце и тепле!

Но на сей раз, услышав обвинения, Кучерявый только отмахнулся.

– Это все было там. Оставь это, брось. В конце пути ведь так приятно посидеть, подумать, поговорить. Или ты хочешь закончить прекрасный путь бесславным выяснением отношений?

Я замялся. По правде говоря, выяснить с ним отношения мне хотелось – до скрежета в зубах и зуда в кулаках. Но закончить путь таким образом? Его слова отрезвили меня, привели в чувство. И вправду, начни мы драться – либо он победит, лишив меня всего и обессмыслив само мое существование, либо я одержу победу. Но что это будет за победа? Что она мне принесет? Одиночество, скитание по сырым пещерам и полное незнание того, как этот уровень устроен и что в нем делать дальше. Мы были нужны друг другу, и стоило перетерпеть прошлое. Стоило – как бы сложно это ни было – согласиться с ним.

– Прошу, – сказал Кучерявый.

Я и сам не заметил, как мы подошли к длинной скамейке с широкой ребристой спинкой. Она располагалась в центре небольшого круглого возвышения и висела на длинных блестящих тросах, уходящих высоко в темноту и увитых ветвями неизвестного растения, похожего на виноград. Чтобы попасть к ней, нужно было преодолеть несколько ступенек, и вскоре мы уже сидели на скамье.

Она оказалась чудовищно большой, просто несоразмерной нам. Примостившись на краю, я чувствовал себя крохотным созданием, прикоснувшимся к чему-то великому, – хотя, возможно, именно такие чувства она и должна была пробуждать. Наши ноги оторвались от земли и теперь болтались над нею, и мы дергались всем телом, давя на сиденье и спинку, чтобы привести скамью в движение, раскачать. И едва нам это удалось и скамья, плавно поскрипывая, принялась, как маятник, двигаться взад-вперед, как вокруг начали зажигаться – один за другим – странные огоньки. Становилось светлее, и я с удивлением рассмотрел диковинные источники света: это оказалось нечто куда более невообразимое, чем даже электрические листья.

Это были настоящие ягоды в гроздьях – в каждой из них я видел тонкую кожицу, мякоть внутри и, что было самым безумным, светящиеся ярким белым цветом пружинки – нити накаливания. Они были точь-в-точь такими же, как в обычных домашних лампочках, которых было завались что в Севастополе, что в Башне; в отличие от ламп, что поручались избранным, эти были везде одинаковы. И их здесь было множество – в каждой ягодке, а сколько ягодок на веточке, а сколько веточек! И чем сильнее раскачивалась скамейка, тем ярче становился свет, будто это мы своими движениями запускали этот дивный механизм. Невероятный виноград обвивал собой не только тросы, державшие скамейку, но и пространство над нашими головами, накрывая нас своеобразной крышей. Мы были в настоящей беседке – только я назвал бы ее электрической. Это было очень красиво и страшно. У меня закружилась голова, и я кубарем полетел со скамейки вниз, больно ударившись о твердую поверхность постамента.

Кажется, я даже ненадолго отключился. А потом почувствовал прикосновение и снова открыл глаза: это Кучерявый протягивал мне руку. Я схватился за нее и встал. Покряхтел, приходя в чувство, проверил, не выпачкался ли. И снова увидел тысячи сверкающих виноградин, окружавших скамью. Нет, это все еще был не сон.

– Я охочусь за лампой и за тобой, не упускаю из виду, – многозначительно произнес мой спутник. – Я занимаю все твои мысли. Но я помогаю подняться, когда это необходимо. Ты ведь не будешь спорить?

Я не только не стал спорить, но и вообще не произнес ни слова. И вправду, что было говорить? Cнова опустился на скамейку – и на сей раз забрался с ногами, прижавшись к спинке, чтобы не упасть. А Кучерявый, напротив, разговорился.

– Считай, мы пожали друг другу руки, – сказал он. – Пора и представиться. Я – Крым.

– Это имя? – выдавил я из себя.

– Да, можешь звать меня так. – И, договорив, он сделал нечто немыслимое. Его рука потянулась к электрической ягоде, и я уже представлял, как сильно ударит его током, но вместо этого увидел совсем другое. Улыбнувшись, Кучерявый обтер ягоду и отправил в рот. Раскусил, поморщился и сделал глотательное движение – а затем снова расплылся в улыбке.

Я не верил своим глазам и не мог подобрать слов. А Крым – что ж, я решил звать старого-нового знакомого так, как он представился, – только развел руками.

– Ламповый сок, – сказал он. – В нем много